— Брось, Хи. Это царапины. Лучше скажи, что он имел в виду под «мясом»?
— Такие как Гром не сразу друг друга бить, — Даньген задумчиво пожевал губу, подбирая слова. — Сначала бить «мясо». Показать силу.
— И какой резон от этого «мясу»?
— Кто держаться, пока барабаны считать, тому монета серебром.
— Хм… Неплохой расклад. Я в деле.
— Не ходи, — Хи ун Фай поморщился и замотал головой. — Один получать монета, десять стать калека. Не ходи.
— Ой, тебе-то какая разница? — Крэйвен натянул влажную рубаху и теперь занялся штанами.
— Ты хороший клиент, — Даньген грустно вздохнул и покосился на дверь таверны. Там виднелись следы беспорядка, учиненного Громом. — Ты платить.
Крэйвен только сейчас понял, что Пепел и Гром ушли не оставив и медяка.
Весеннее солнце на время разорвало привычное покрывало тумана и спешно пыталось насытить теплом землю. Ворчунья давно избавилась от ломкого ледка, прятавшегося между камней вдоль берега. Деревушка Левый берег, что приютилась на пологом берегу напротив главной башни замка барона де Магва жила своей жизнью. Буквально двести шагов, а ты гляди, тишь да гладь. Будто бурный поток отсекает деревеньку от столичной суеты последних дней. Только старый паромщик привычно костерит нерадивых помощников.
Ленгмар сидел, удобно устроившись в нише высокого стрельчатого окна, больше похожего на бойницу. Со своего наблюдательного поста он отлично мог бы просматривать и деревеньку и пристань парома, но смотрел он в другую сторону. В этой части длинной галереи, что протянулась вдоль наружной стены главной башни, висели фамильные портреты баронов рода Магвы. А конкретно напротив самого Ленгмара висел портрет с изображением его отца. Ныне покойного младшего брата барона Айвара де Магва — Миргаса. С картины на сына смотрел, гордо вскинув подбородок, юноша с темными всклокоченными волосами и глазами, цвета дымчатой стали. Между Ленгмаром и отцом на портрете было много общего и с каждым днем сходство только усиливалось. Няня частенько пускала слезы умиления, причитая «ты так на него похож».
Солнце взобралось высоко над горизонтом, и было уже далеко не утро, а Ленгмар все равно чувствовал себя разбитым и уставшим. Будто и вовсе не спал. А ведь вчера завалился в кровать засветло. Так происходило каждый раз, когда дядя устраивал очередной разнос. Одно и то же: еле сдерживаемые слезы, несбыточные мечты о мести или на худой конец побеге в далекие края, засасывающая трясина липкого сна… прямо в одежде. И чугунная голова наутро. Надо сказать, что «поводов» для крика у дяди находилось много и часто. Истинная причина всегда была одна.
