Никогда я не вел дневника, к сожалению, и прошедшие дни наплывают у меня один на другой, да что там дни! – годы и целые десятилетия слепляются в памяти. Но первый свой вечер в театре я запомнил в подробностях. Как распаковал чемодан, книжки расставил и фотографии, внутри у меня все подпрыгивало от радости. Спустился за полночь в зал: двери плотно затворены, кругом непроглядная тьма, дождался, пока глаза привыкнут, на сцену влез, побродил по ней. Несколько раз вдохнул глубоко, хотел крикнуть: “Нечисто, князь!” или хотя бы “Карету мне!”, но только засмеялся тихонечко. Долго-долго стоял потом в темноте.
На театре
Справа за сценой актерский буфет. Прошу Валентину Генриховну дать мне яйцо с горошком и суп.
– Суп вчерашний, Александр Иванович. Рыбу возьмите. Рыба хорошая.
Долги наши Валентина Генриховна записывает в тетрадь. Что потом случается с ее записями? Ни разу не видел за тридцать лет, чтобы она отказалась кого-нибудь покормить. Не только работников, но и гостей. Я-то расплачиваюсь, но не у всех такое выгодное положение. “Ведь мы играем не из денег…” Так, Любочка?
Любочка сегодня не в настроении. Отправляюсь в зал, через десять минут репетиция: интересно же, к нам из Питера приехал молодой режиссер.
– А далеко на севере, в Париже…
Общий смех: на галерее показывается Дон Гуан, голый по пояс, на шее гитара висит.
Режиссер подает реплику:
– Не одеться ли вам, Вячеслав?
Сам он сидит с поднятым воротником пальто, на улице минус сорок, в театре топят, но недостаточно. Лаура ходит по сцене в ватнике. Рыжая, в завитушках – Пружинка, так зовут ее, из-за волос.
Люба не получила роль, но занят муж ее, Захар Губарев, заслуженный артист республики, без пяти минут. Ему, как и Славочке, грим не нужен: Губарев – вылитый Командор.
Режиссер снимает очки, дышит на них, протирает платком. Снова обращается к Славочке:
– У вас красивое тело, – говорит он задумчиво. – Но давайте его оденем во что-нибудь.
Нет, у Славочки приготовлена какая-то акробатика, он ведь был циркачом. Дона Анна отхлебывает из термоса – греется, все знают, что у нее в термосе за чаек. Питерский режиссер не знает, но тоже, возможно, догадывается: не надо столичных считать простофилями.
– Что происходит, я не пойму?! – взвизгивает Дона Анна. – Давайте уже, разводите нас!
Режиссер останавливает репетицию, собирает артистов в кружок:
– Будем вместе искать, пробовать.
Губарев комментирует:
– То есть он ни хрена не знает, что ставить собрался, вы поняли?
