— Любимый, — говорит она, — может, я тебе в тягость, может, я пойду?
— Я тебе пойду, — сказал Заболот, — ты, Мария, иди в дом, Христа ради, не мешай мужику забор чинить.
— Какой забор, Витенька, какой забор! Ночь, август, я, опять же. Пошли, я тебя поцелую.
— Поцелуешь еще, — сказал Заболот, — а что август — так это излишние придирки. Когда и чинить забор, как не в августе.
— Может, я чем помогу, милый мой, может, гвозди подержу?
— За шляпки, — сказал Заболот и сел в траву у колодца. Положил пилу рядом и оглядел природу.
Мария, завороченная в простыню, возле сгустилась.
— Уйдешь ты от меня, — сказал Заболот, и его стало дергать, — как пить, уйдешь.
— Не уйду, Витенька, не уйду, — сказала Мария.
— А я сказал — уйдешь! — заорал Заболот, вскочил на ноги и скоренько запрыгнул за сарай, где стало его рвать и плакать.
Африка
Заболот купил карту Канады, но считал ее за Австралию.
— Кенгуру, — говорил он интересующимся дачникам, — особенно кишат в пригородах Оттавы.
Больше всего его занимала пальба по зайцам, как он ее понимал.
— Расплодилось их — тьма, — начинал тему Заболот. — Установили, что на одного австрало-канадца приходится семь с половиной зайцев. Что делать? Мильоны нас, их — тьмы и тьмы. И только картечь, друзья мои, только картечь спасает и по сей день государственность страны. Стреляют в упор из дробовых установок «земля — заяц». Кровища льется. Кенгуру мечутся. Кромешный ад.
Заболот притихал, нашаривая глазами новый поворот темы.
— Подобное было только во Вьетнаме. Но и там зайцы не позволяли себе таких мерзостей. До чего дошло. Зайцы требуют равенства, гражданских прав и чтоб браки разрешили между зайцем и белой женщиной. Хуже всего, что Гринпис — за. Говорят, от них волонтеры воюют на стороне зайцев. Но австрало-канадцы — молодцы, наши парни. Огнем и мечом, огнем и мечом. И, понятное дело, картечью.
— Кроме того, — Заболот спускался до шепота, — наши уже там. А наших вы знаете. Наши — это звери. Конечно, никто не афиширует. Зачем? Но народ знает. Народ — сила неимоверная.
Бутылки пустели, начинался закат. Заболот, по мере говорения, становился все более меланхоличен и суров.
— Тяжелее всего полукровкам. Ты представь, Вася, — обращался он к собутыльнику, — каково тебе, если ты полузаяц-получеловек?
Васю крепко кренило, но он пытался представить.
— Представил? То-то. Внешне, вроде, и пух, и лапы толчковые, но росту в тебе человеческого метр семьдесят. И по-русски говоришь отлично, но из любого бара тебя вышвырнут, потому что какого хера! Зайчатиной от тебя несет, да и баб от тебя прятать надо. К тому же глаза красные, на завтрак — морковка, на вечер — капуста. Словом — бред. Ты переживать начинаешь. Оно и понятно. Душа-то у тебя — отцовская, Васек, так ведь? Вот. Но пух-то, пух с тебя летит, и задние лапы — толчковые. Что делать? Ты знаешь, Васек, что делать?
