* * *
За пределами Марракеша, на возвышенности, рассматривая роскошный дом мужчины, которого когда-то называли принцем, и женщины, которую когда-то считали чужеземкой, стояла служанка в опустевшем поселке, и она не могла говорить, и, судя по всему, именно по этой причине она не могла никуда уйти. Она работала в том доме внизу, где сейчас работало гораздо меньше слуг, чем год тому назад, и еще меньше по сравнению с предыдущими годами, и обслуга постепенно уходила или меняла хозяев, но только не эта служанка, которая ездила каждое утро на автобусе и жила на одно лишь жалование.
Она не была старой, но муж и дочь покинули ее; муж уехал вскоре после их свадьбы в Европу, откуда он не вернулся, и откуда со временем он перестал слать деньги. Мать служанки заявила, что это произошло из-за того, что она не говорила, и что она привила ему вкус наслаждения плотью, незнакомый ему до их свадьбы, и так получилось, что она вооружила его, как мужчину, и обезоружила себя, как женщину. Ее мать слишком строго отнеслась ко всему, а служанка не считала себя неудачливой, потому что ее муж дал ей дочь, и дочь была ее спутницей в жизненной дороге; дочь тоже ушла через дверь, но она возвращалась навестить, и, каждый раз возвращаясь, она просила мать пойти с ней, а та не соглашалась, потому что понимала ненадежность и хрупкость вещей и ощущала себя небольшим растением на небольшом куске почвы между камнями в засушливом и ветреном месте, и она не была нужна миру, а здесь ее знали и терпели, и это уже было благом.
Служанка была в возрасте, когда мужчины перестают интересоваться ею. Еще девушкой у нее было тело женщины, и после замужества — такая молодая — ее тело продолжало созревать и после родов и во время кормления дочери, и мужчины задерживали свои взгляды на ней, не на ее лице, а на ее фигуре, и ее часто тревожили подобные взгляды, потому что в них была опасность, и еще из-за того, что она понимала, как изменятся они, когда узнают о ее немоте, и потому прекратившиеся взгляды стали для нее облегчением.
Служанка не знала, сколько ей лет, но она знала, что была моложе хозяйки дома, где работала, чьи волосы все еще были тщательно ухожены, чья осанка оставалась прямой, и чьи платья шились с намерениями привлечь мужское внимание. Хозяйка, похоже, совсем не ощущала возраста за все многие года работы служанки в доме. С расстояния ее легко было принять за юную особу, и в то же время служанка состарилась вдвое, возможно, за них обоих, будто в ее работу входили старение обменом месяцев жизни на банкноты и еду.
