Совет занимался обычными земными делами, вынося решения по спорным комнатам, заявлениям о воровстве или непорядочном поведении, а также отвечал за связи с другими домам на улице. Дебаты часто были долгими и изнуряющими, поэтому подобные собрания не были особенно популярными. А Надии очень нравились эти встречи. Они для нее представляли нечто новое, рождение нечто нового, и она обнаружила, что эти люди, похожие и непохожие на людей ее города, знакомые и незнакомые, стали интересными для нее, и она обнаружила, что принятие ее равной, или, по крайней мере, их терпимость к ней, стали для ее некоей наградой или достижением.
Среди молодых нигерийцев Надия получила специальный статус, возможно из-за того, что видели ее со старейшинами, или, возможно, из-за ее черной робы, и молодые нигерийские мужчины и женщины и подростки, у которых не задерживаются никакие слова на губах, редко говорили с ней, о ней, по крайней мере, в ее присутствии. Она спокойно, не задеваемая никем, приходила и проходила сквозь многолюдные комнаты и коридоры, незадеваемая никем, кроме одной быстроговорящей нигерийской женщины ее возраста, женщины в кожаной куртке с отколотым зубом, которая стояла ковбоем, расставив ноги и держа руки на ослабленном ремне, и никого не пропускала мимо без своих словесных кнутов, ее комментариев, прилипающих и следующих за тобой, даже когда она осталась позади.
Саид же оставался менее спокойным. Он был молодым мужчиной, и поэтому другие молодые люди время от времени примерялись, сравниваясь, к нему, как обычно делают молодые мужчины, и Саид посчитал это необнадеживающим явлением. Не из-за того, что он не встречался с подобным в своей стране — у него был опыт — а потому, что он был единственным мужчиной из своей страны, а все остальные мужчины были из другой страны, и тех было очень много, а он был совсем один. Нечто первобытное, нечто на племенном уровне, отчего возникало напряжение и что-то отдаленно похожее на страх. Он никогда не знал, когда он мог бы просто спокойно вести себя, если такое было бы возможно, и поэтому за пределами его спальни и внутри здания он редко ощущал себя не в напряжении.
Однажды, он шел один домой, пока Надия была на Совете, и женщина в кожаной куртке стояла в холле, закрывая ему проход своим узким изогнутым телом, прислонившись спиной к одной стене и упершись ногой в другую. Саид ни за что не признался бы никому, но она пугала его своей напряженностью, быстротой и непредсказуемостью слов, которых он часто не мог понять, но эти слова смешили всех остальных. Он встал там же и ждал, когда она сдвинется, уступив ему место для прохода. А она не двигалась, и тогда он попросил ее, извиняясь, а она заявила, почему должна его извинять, и она сказала больше того, но он смог распознать только эту фразу. Саид разозлился из-за ее игры с ним, но, удержав себя в руках, решил повернуться и прийти попозже. В этот момент он увидел мужчину позади себя — мускулистого нигерийца. Саид слышал, что у того был пистолет, хотя никогда не видел у него, но у многих мигрантов в темном Лондоне были ножи и другое оружие, потому что они находились вроде как в осаде, и правительственные силы могли атаковать их в любой момент, или потому, что, принимая во внимание откуда они родом, они были привычно вооружены, и Саид подозревал, что этот человек был из таких.
