Теперь Катя осознала, что больше никогда ни перед кем не будет внутренне робеть. Она предоставляла человечество его нелепой судьбе. И знала, что никому не даст вмешиваться в ее собственную. Это не было разделение на «я» и «они». И слияние в «мы» тоже. Но все, что хоть тенью своей коснулось ее «я», в него и превращалось. Екатерина Трифонова замерла в центре собачьей площадки — невероятное величие и неизбывное одиночество. Психика могла не справиться с этим. Хорошо, что Журавлик в пределах видимости опорожнил кишечник. Всеобъемлющая личность машинально достала совок и пакет и шагнула к кучке. «Все-таки спасительное занятие — уборка дерьма», — подумала она.
С тех пор Катя перестала напряженно искать смысл в россказнях Ксении Ивановны. Зато начала получать удовольствие от ее гладкой речи и остроумных сравнений. С доктором стало так же легко, как с Серегиным. Нет, легче, они вместе болтали, а не работали. Вскоре она столкнулась на улице с медсестрой из поликлиники, жившей в общежитии.
— Ой, Катька, привет! Бог явно хочет, чтобы тебе сообщили, иначе мы разминулись бы.
— Кто сообщил? О чем? — удивилась Трифонова, немного отодвигаясь от посланницы высших сил.
— Раз меня встретила, значит, я, — не угомонилась та. — Парнишка тебя вчера искал. Скромный, невысокий, темненький, русский. Сначала я его видела около нашей регистратуры, но не знала, что нужно, думала больной. А потом он в общагу завалился. Ты ведь не сказала, куда устроилась, где живешь. Но кому-то сорока на хвосте принесла про новую частную клинику. Только мы не в курсе, какую именно. Так ему и сказали. Он разволновался, стал благодарить, даже руки к груди прижал. Шоколадку оставил. Так что жди. Слушай, расскажи хоть, где ты, какая зарплата?
— Извини, я катастрофически опаздываю, — соврала Катя. — Если не успею к сроку, никакой зарплаты больше не будет.
— Э, а время-то… Четыре… Вы там во сколько начинаете? — крикнула ей вслед доброхотка.
Трифонова не обернулась. Ее не волновал упорный следопыт. Судя по описанию, автослесарь, который был до Голубева. На втором свидании в парке он указал на густые кусты и заявил, что ей секс нужнее, чем ему. Потому что, если женщину кто-то захотел, она радуется своей полноценности. И что он связывается только с медичками — они умеют предохраняться. Она молча ринулась по аллее к выходу. «Постоянно одно и то же. Вылезает кто-то ненавистный из прошлого. И сразу ощущение, будто использованная жевательная резинка налипла на подошву, — брезгливо думала Катя. — Не-ет, ребята, я ничего не выплевываю на пол и бдительно смотрю под ноги. Так что отдирать липкую гадость от новеньких туфель мне не придется». Катя имела в виду, что теперь все бывшие обидчики ей до лампочки. И улыбалась качеству своих мыслей. Образно получилось. Почти как у Ксении Ивановны про камень, вынутый из-за пазухи и запущенный в лоб. Ничего, всему можно научиться. Внимательно слушала говорунью, и вот, пожалуйста. Она еще не умела отделять сделанное ей добро от зла, которое мерещилось в учителе. И поскольку доктор на строгий взгляд была исполнена недостатков, благодарить ее не торопилась. А ведь умением бежать от неприятных воспоминаний в размышления о собственных достижениях и перспективах тоже была обязана любовнице Серегина и хозяйке Мики.
