— А когда грех? — не вынесла ее нерешительности медсестра.
— Когда я очень попрошу вас не делать этого. И разъясню ситуацию. Я живу в этом дворе, в этом доме… И он тоже. То есть мы вместе живем. У меня. Я-то свободна. А он женат. Собирается разводиться. Иногда нас можно наблюдать в обнимку. Даже целующимися на улице. Но мы любим друг друга. Сейчас такой период… Отсутствия самоконтроля…
— Так флаг вам в руки, — хихикнула Катя. — Черт, который принес нас с Журавликом в это место, для вас не опасен. Я никому никогда не проболтаюсь о том, что физиотерапевт может обниматься и целоваться не в спальне при задернутых шторах. Или у нас в частной лавочке драконовские законы? Только врачам нельзя? А среднему персоналу?
— Живая реакция. Добрая. Но, Екатерина, вам надо было спросить, кто он.
— И кто? Владелец клиники?
— Нет, так низко я еще не пала. Доктор Серегин.
— Что? Наш Серегин?
— Именно. Послушайте, мне известно, что в вашем отделении сестры относятся к мужчинам-хирургам как к коллективной собственности. Ревнуете к чужим медичкам, сами не посягаете… В отечественных больницах так же. Но там служебный роман — не повод для увольнения. А здесь… Я решилась объясниться с вами, Екатерина, потому что вы вменяемы и честны. Мне кажется, если быть с вами искренней, не предадите. Или ошибаюсь? Тогда воля ваша, сразу отправляйтесь делиться новостью. Я не буду ничего рассказывать.
У Кати щипало в глазах и носу с момента произнесения фамилии боготворимого человека. Ненавидеть Ксению Ивановну сильнее, чем она, было трудно. Значит, в ординаторской она кокетничала с ним, пытаясь блистать талантами на фоне серенькой Ирины Леонидовны. Обычно больных возили в физиотерапевтическое отделение в креслах-каталках. Дань мировой практике: ко времени этих процедур они уже и сами могли туда наперегонки бежать. В исключительных случаях привычно звали Ирину Леонидовну. И вдруг Ксении Ивановне повезло. Вдохновенно продемонстрировала себя любовнику в деле, гадина. И ее, доверчивую Трифонову, обаяла и вызвала сюда по необходимости. Явится со своей дворнягой, увидит их с Серегиным и растреплет всем. Любовь любовью, а безработица безработицей. Что творится-то, а? Она же его чуть ли не на десять лет старше. Симпатичная баба, глазищи голубые, худенькая, только не красавица. Черты лица аккуратные, но эти самые молодящие щеки издали кажутся одутловатыми. Вблизи, правда, ничего. Зато ростом маловата. Если на то пошло, в смысле развод хирурга с законной супругой неизбежен, Катя лучше. Один недостаток — у нее нет квартиры, где поссорившийся с женой мужчина спрячется, а потом останется совсем. «Как вменяемая и честная, я обязана тебе сказать: „Пошла вон! Ищи себе шестидесятилетних, маньячка. Тоже думаешь, что в сорок пять баба ягодка опять? Согревает пословица? Только это последнее бешенство матки перед климаксом. Год-два, и нет твоей сексуальности. Возраст, дорогуша, возраст“», — думала медсестра, кусая губы.
