Катя не спрашивала, где он проводит первую половину дня. Обязанности жены ее не прельщали. Наоборот, она сонно приветствовала его сборы «по делам», распластавшись между накрахмаленными в прачечной простынями и предвкушая утро наедине с собой. Добросовестный труженик воображал, что она спит до полудня, после того как закрывал входную дверь. А Катя, не помедлив и минуты, вскакивала с кровати, включала телевизор или музыкальный центр, варила кофе, лепила себе пышные рукава и воротники из пены в широкой ванне, вымазывалась с головы до ног кремом, напевала. Потом с час моталась голой по квартире: то съест сладкого, то пороется в шкафах, то потанцует перед зеркальной стеной в прихожей. Наконец, она одевалась и уходила. Чистые ванна и раковина, убранная посуда, застеленная постель — в отношениях к местам общего пользования чувствовалось мудрое воспитание коллектива. Мест индивидуального пользования Катя не знала. Она уехала из дома слишком рано, еще до того, как родители поняли, что дочь иногда нуждается в одиночестве. И теперь лишь играла в эти самые места, когда оставалась в квартире Голубева одна.
Так, забавляясь ощущениями, Катя Трифонова и взяла однажды с резной полочки возле телефона записную книжку Андрея Валерьяновича. Ее страницы были непривычно густо испещрены именными символами множества каких-то людей: Алешка, Борис Львович, Ленуля, Котов, Самойлов А. Г., Татьяна Геннадиевна, Юляша… Она знала, что Голубев не пользуется сотовым телефоном. Объяснял он это незатейливо: доступность связи разучит людей беречь друг друга. «Человек испытал обиду, удивление или восторг и немедленно сообщил об этом всем знакомым. Что хорошего? Сам быстро избавился от ощущения, стоило только им поделиться. Не обдумал, выводов не сделал. Других выдернул из их личного настроения и состояния. Я уж не говорю о том, что работать помешал. Нельзя так, — занудствовал мудрец. — А пока до стационарного аппарата доберешься, вникнешь, кому именно нужно рассказать и как или вовсе к трубке не прикоснешься». — «Ретроград! — клеймила девушка. — Во всем у тебя китайские церемонии. Наверное, один на всем белом свете радуешься, что письмо из Москвы в Москву две недели идет. Тебе все люди — чужие. А друзьям надо отдавать впечатления и эмоции как только, так сразу. В конце концов, если они заняты, пошлют подальше». «Пошлют-то пошлют, да уже выйдут из себя. Им заново придется сосредотачиваться», — упорствовал Андрей Валерьянович. И своей вредностью только подтверждал Катины подозрения: ему не от кого ждать звонков и некому звонить. И вдруг сюрприз — длинный перечень контактов. И вся толпа народу, как ее старик, прежде чем контактировать, «обдумывает и делает выводы»? И без сотовых обходится? Сектанты какие-то. С ума сойти!
