Увидев, что он решительно собрался уходить, Маргарет начала подмигивать и кивать Элизабет, чтобы та пригласила его пообедать на следующий день, и Элизабет, наконец, не в силах сопротивляться намекам, поддерживаемых ее гостеприимством и дружелюбным характером, сделала приглашение. «Если бы он навестил Роберта, они были бы очень счастливы».
— «С огромным удовольствием», — был его первый ответ. Мгновение спустя: — «Это если я смогу быть здесь вовремя, но я охочусь с лордом Осборном и поэтому не могу себя связывать. Вы не будете на меня рассчитывать, пока меня не увидите».
На этом он откланялся, радуясь, что оставил их в неопределенности.
Маргарет в глубине сердца в восторге от обстоятельств, которые она почла особо благоприятными, была готова сделать Эмму своей наперсницей, и, когда они на следующее утро ненадолго остались вдвоем, зашла так далеко, что сказала: — «Молодой человек, который был здесь прошлым вечером, моя дорогая Эмма, и вернется нынче, интересует меня больше, чем ты можешь себе вообразить…», но Эмма, притворяясь, что не видит ничего необычного в этих словах, ответила нечто невразумительное, и, вскочив, убежала от темы, которая была отвратительна для ее чувств.
Так как Маргарет никому не позволила повторять сомнения относительно появления Масгрейва на обеде, то приготовления для его приема были намного грандиознее тех, которые считались необходимыми днем раньше, и совершенно отобрав обязанности распорядителя у своей сестры, она провела половину утра на кухне, самолично руководя и ругаясь. После посредственной стряпни и тревожной неопределенности, они были вынуждены сесть за стол без гостя. Том Масгрейв так и не пришел, и Маргарет не подумала скрыть свою досаду от разочарования, и подавить свою раздражительность. Мир среди компании в течение остатка этого дня и всего следующего, которые заключили визит Роберта и Джейн, постоянно нарушался ее раздраженными капризами и ворчливыми нападками. Обычным объектом для этого была Элизабет. Маргарет достаточно уважала мнение своего брата и его жены, чтобы вести себя с ними подобным образом, но Элизабет и горничные никогда не могли ничего сделать правильно, и Эмма, о которой та, казалось, больше не вспоминала, нашла, что вежливости ее голоса хватило на еще меньшее время, чем она рассчитывала.
Стараясь проводить среди них как можно меньше времени, Эмма была рада оставаться наверху с отцом, и сердечно упрашивала его позволить быть его постоянной компаньонкой каждый вечер, и так как Элизабет слишком любила компании всех видов, предпочитая оставаться внизу и несмотря на все опасности, разговаривать о Кройдоне с Джейн, постоянно прерываемая капризами Маргарет, чтобы сидеть только со своим отцом, который часто вовсе не был расположен разговаривать, и, как только она смогла убедиться, что со стороны ее сестры это не было жертвой, дело было, таким образом, урегулировано. Для Эммы такое изменение было самым желанным и приятным. Ее отец, даже будучи больным, почти ничего не требовал, кроме доброты и молчания, и, так как он был человеком умным и образованным, то был приятным компаньоном, когда был способен беседовать. В его комнате Эмма была в безопасности от ужасных огорчений неподходящего общества и от семейных раздоров, от продолжения бездушного процветания, скудоумного тщеславия и заблуждающейся глупости, защищенная от неблагоприятных обстоятельств. Ей до сих пор причиняло страдание созерцание их существования в прошлом и будущем, но в настоящем она была избавлена от пытки ими. У нее был досуг, она могла читать и думать, поэтому ее ситуация едва ли была такова, чтобы внести успокоение в ее размышления.
