— «Леди следовало бы кататься верхом в грязную погоду. Вы катаетесь верхом?»
— «Нет, милорд».
— «Я удивляюсь, почему все женщины этого не делают. Женщина нигде так хорошо не смотрится, как на спине лошади».
— «Но не каждая имеет к этому склонность или средства»,
— «Если бы они знали, как им это идет, то все имели бы склонность, и, я думаю, мисс Ватсон, когда у кого-то есть желание, средства вскоре найдутся».
— «Ваша светлость думает, что все зависит от нас самих. Это пункт, по которому леди и джентльмены сильно расходятся. Но, не претендуя на истину, могу сказать, что некоторые обстоятельства вне их власти. Женская бережливость может многое, милорд, но не может превратить маленький доход в большой».
Лорд Осборн промолчал. Ее манера не была нравоучительная или саркастичная, но было что-то в ее мягкой серьезности, что, наряду с самими словами, заставило его светлость задуматься, а когда он обратился к ней снова, он сделал это с почтительным уважением, совершенно непохожим на тот наполовину скованный, наполовину нахальный тон его первых замечаний. Для него было внове желать сделать приятное женщине, он даже впервые почувствовал, как следует вести себя с женщиной, находящейся в положении Эммы. Но так у него не было недостатка в разуме и хороших манерах, то его чувства не пропали втуне.
— «Вы недавно сюда приехали, как я понял», — сказал он вежливым тоном, — «Я надеюсь, вам понравится здесь».
Он был вознагражден любезным ответом и более длительным взглядом на ее лицо, чем она ранее даровала. Непривыкший делать усилия, и счастливый тем, что может глядеть на нее, он затем сидел молча несколько минут, пока Том Масгрейв болтал с Элизабет, до тех пор, пока их не прервало появление Нэнни, которая, приоткрыв дверь и просунув голову, сказала:
— «Будьте добры, мэм, хозяин хочет знать, почему ему не подают обед».
Джентльмены, которые до сих пор игнорировали все признаки подготовки к обеду, какими бы они не были явными, сейчас вскочили с извинениями, пока Элизабет торопливо велела Нэнни передать Бетти, чтобы та отнесла наверх птицу.
— «Я прошу прощения, что так получилось», — добавила она, поворачиваясь дружелюбно к Масгрейву, — «но вы знаете, что мы рано обедаем».
Тому нечего было сказать, он знал это очень хорошо, и такая очевидная скромность и неприкрытая истина сильно смутили его. Любезности лорда Осборна заняли некоторое время, его желание говорить, казалось, увеличивалось вместе с укорочением срока, в течение которого он мог рассчитывать на снисхождение. Он рекомендовал прогулки, невзирая на грязь, снова превознес полуботинки, умолял позволить его сестре послать Эмме имя ее сапожника, и в заключение сказал:
