Перед публикацией текст читали, кроме меня, пять человек – и никто не заметил этой ошибки, никто. Это нельзя было объяснить ничем, кроме как внезапным помрачением сознания, случившегося у всех, кто был причастен к выходу в свет текста, в котором черным по белому было написано «покачивая красивыми бедрами».
Покачивая красивыми бедрами!
Три слова, три ужасных, три недопустимых слова!
Эти три слова, разошедшиеся по городу и району двенадцатитысячным тиражом, поставили под сомнение репутацию партийной газеты, горкома партии и Совета народных депутатов, от имени которых газета вела разговор с читателями, эти три слова подрывали доверие читателей к партийному слову, к советской печати, ко всем советским китам и слонам, на которых держался советский мир.
Женщина в газетной публикации могла быть умной, стойкой, сильной, заботливой, умелой, опытной или, напротив, – неряшливой, пьяной, равнодушной, ленивой, безответственной, но о том, чтобы она ходила, покачивая красивыми бедрами, не могло быть и речи, потому что не могло быть ни за что. Ни груди, ни глаз, ни бедер, ни ягодиц, ни каких либо других половых признаков у женщины быть не могло.
Покачивая красивыми бедрами…
Разверзлась советская преисподняя, и все ужаснулись, увидев «жену, сидящую на звере багряном, преисполненном именами богохульными, с семью головами и десятью рогами…»
Наконец появился главный редактор Николай Иванович Головин.
Он издали поманил меня пальцем.
Мы поднялись в его кабинет.
Головин закурил, кивнул, разрешая закурить и мне, и спросил:
– Кто ваш любимый писатель, Игруев?
– Свифт, наверное, – сказал я. – Джонатан Свифт.
– Что ж, только мизантроп мог написать такое о женщине, не задумываясь о последствиях… – Главный вздохнул. – Этой Дерюгиной, вашей героине, теперь в деревне всю жизнь будут поминать ее бедра. Из соседних деревень будут приезжать, чтоб посмотреть, что за бедра у нее такие. Муж ее напился, по улице бегал с топором – грозился вас в лапшу порубить. Еле-еле его милиция успокоила. В общем… – Он ткнул сигарету в пепельницу. – Где ваше заявление?
Я не понял, о чем он спрашивает, потому что заявление о приеме на работу я не писал, а значит, не мог написать и заявление «по собственному».
– Я еще не писал, – растерянно проговорил я.
– Как дурь какую-нибудь, так пожалуйста, а как заявление о приеме на работу, так он не писал! – Придвинул ко мне пачку писчей бумаги, протянул ручку с золотым пером и стал диктовать: – Прошу принять меня на работу в редакцию газеты «Знамя коммунизма» в качестве корреспондента…
