Прошло, должно быть, полчаса, когда он услышал скрип и звук поворачивающейся дверной ручки. Он затаил дыхание. Послышался звук шагов на лестнице; она спускалась обратно. Он слышал тяжелое биение своего сердца.
– Дэн?
– Я здесь, – сказал он. – Прости.
Она стояла перед ним, одетая в майку без рукавов и маленькие шорты, и ее белеющие ноги прижимались к его коленям. Взяв за руку, она заставила его встать и увлекла за собой в гостевую комнату. Это было наяву, это не было его фантазией, ее губы прижимались к его губам, ее руки стягивали через голову его футболку, ее тело прижималось к его телу, он чувствовал ее запах: смесь цитруса и ванили. Она была по-настоящему с ним, и он не смог это остановить, не смог прогнать ее.
О стекло за шторой бился мотылек. Она потерла глаза. Штора была бледной, желтоватый оттенок бежевого. В комнату струился слабый свет. Что было не так? До нее дошло, и она охнула, это было что-то вроде паники. Потом крепко зажмурилась. Ей хотелось, чтобы это был только сон. Но если это не наяву, почему штора желтовато-бежевая? Это был цвет шторы в гостевой комнате, а не темно-синий, как в их с Конором спальне. Тогда она поняла, что когда снова откроет глаза и заглянет под одеяло, то на внутренней стороне запястья обнимающей ее талию руки увидит татуировку. Маленький темный арабский иероглиф, опрометчивое приобретение во время отпуска в Марракеше. В отличие от бледной, нетронутой плоти Конора. Ей не хотелось смотреть. Ее одежда лежала на полу. Она сдвинула руку Дэна, выскользнула из постели, подхватила одежду, вышла из комнаты как можно быстрее и тише и, не оглядываясь, закрыла за собой дверь.
Она побежала наверх, в ванную, заперла за собой дверь и села. Ей хотелось плакать, хотелось, чтобы ее вырвало, хотелось причинить себе боль, порезать себя чем-нибудь, почувствовать что-нибудь иное, чем это отвращение к себе, этот ужасный стыд. Слезы не шли, дурнота не утихала, но рвоты не было. Она просто сидела, обхватив себя руками, впиваясь ногтями в плечи, пока не появилась кровь.
Когда вчера ночью она спустилась вниз, ей не казалось, что она делает что-то неправильное. Она знала, что поступает безрассудно, но каким-то образом ей удалось убедить себя, что ничего страшного не случится, если она проведет одну ночь с другом, к которому испытывает это мощное, неодолимое притяжение, с мужчиной, который в других обстоятельствах мог бы значить для нее гораздо больше. Она убедила себя, что в каком-то смысле задолжала сама себе этот момент безрассудства: это успокоит ее ум, она не будет так сильно переживать из-за того, что что-то упускает. Она убедила себя, что в конечном счете это укрепит ее отношения с Конором.
