Ей не нравилось думать об этом, не нравилось приходить домой вечером и грустно смотреть на то место на диване, где он всегда сидел, удивительно элегантно закинув ногу на ногу, с сигаретой в руке, смеясь над чем-нибудь в телевизоре. Ей не нравилось, что она так много о нем думает. И особенно не нравилось то, как она проводила сравнения между ним и Конором.
Она знала, что это плохая идея – позвонить ему. Она набрала номер. Положила трубку на рычаг. Снова набрала.
Не прошло и часа, как он уже был в поезде, и в середине дня она встретила его на вокзале Ливерпуль-стрит. Они пообедали в Шордиче, сходили в галерею «Белый куб» на Хокстон-сквер, прогулялись по Коммершиал-стрит и зашли выпить в «Голден харт». Они проехались на метро и сходили в «Барбикан», где посмотрели невразумительный и крайне эротичный японский фильм. Потом вернулись в квартиру. На автоответчике было три сообщения. Она не стала их слушать. Они с Дэном сидели на диване лицом друг к другу, почти соприкасаясь ступнями, и пили красное вино.
Ногти на ее ногах были выкрашены в темно-красный цвет. Почти черный. У нее были идеальные белые, аккуратные маленькие ступни, такие, которые могли бы возбудить фетишиста. Не то чтобы Дэн был фетишистом. Но он отдавал себе отчет, что когда он с ней, то фокусируется на мелких деталях. Он думал о том, как она будет выглядеть перед камерой, выискивал ее наилучшие ракурсы. Ни одного плохого ему найти пока не удалось.
Он желал ее так сильно, как никого и никогда на свете. Можно было писать песни об этой девушке, можно было снять фильм о ее лице, о ее смехе, о ее длинной, изящной шее и очертаниях ее губ. Кровь в нем закипала, ему надо было это прекратить. Он резко прикусил губу.
Все это было для него не ново, но всякий раз, как он ее видел, говорил с ней, дела обстояли все хуже и хуже. Когда он целовал ее при встрече, это было самой острой мукой, какую он переживал. Да, это было не ново, но он позволил своему чувству разрастись, он баловал себя мыслями о ней, и эти мысли приняли нежелательное направление. Он долгие годы не позволял себе так думать с тех самых пор, когда они впервые встретились и когда он очень скоро понял, что она никогда не будет смотреть на него так, как смотрит на Конора.
Только в последнее время он уже не был в этом уверен. Не то чтобы она давала ему повод надеяться. Она его не поощряла. Во всяком случае, до сегодняшнего дня, если можно считать поощрением приглашение побыть с ней, пока ее парень находится в отъезде. Конечно, можно, разве нет? Но он не был в этом уверен. Он так давно был в нее влюблен, что уже сам не знал, не приписывает ли он ей несуществующие мотивы, не вкладывает ли несуществующий смысл в ее слова и взгляды.
