| The tripper eats his split and drinks his tea, smiling upon the landscape, knowing nothing of the woman who stood there once, long ago, in another summer, who caught the gleam of the river amidst the trees, as he does, and who lifted her head to the sky and felt the sun. | Расправившись с чаем и десертом, турист благодушно поглядывает по сторонам, даже не подозревая о женщине, которая много лет назад, в такую же летнюю пору стояла на этом месте и так же, как он, запрокинув голову и подставив лицо солнцу, любовалась блеском воды за деревьями. |
| He hears the homely farmyard noises, the clanking of pails, the lowing of the cattle, the rough voices of the farmer and his son as they call to each other across the yard, but his ears are deaf to the echoes of that other time, when someone whistled softly from the dark belt of trees, his hands cupped to his mouth, and was swiftly answered by the thin, stooping figure crouching beneath the walls of the silent house, while above them the casement opened, and Dona watched and listened, her hands playing a little nameless melody upon the sill, her ringlets falling forward over her face. | Отзвуки былых времен не долетают до туриста, заглушенные привычным шумом деревенского двора: звяканьем ведер, мычанием коров, грубыми голосами фермера и его сына, окликающих друг друга издалека; он не слышит тихого свиста, доносящегося из темной чащи, не видит человека, который стоит у кромки леса, поднеся руки ко рту, и второго, осторожно крадущегося вдоль стены спящего дома, не видит, как наверху распахивается окно и Дона, наклонившись вперед и не поправляя упавших на лицо локонов, пристально вглядывается в темноту, тихонько постукивая пальцами по подоконнику. |
| The river flows on, the trees rustle in the summer wind, and down on the mud-flats the oyster-catchers stand at ebb-tide scanning the shallows for food, and the curlews cry, but the men and women of that other time are forgotten, their headstones encrusted with lichen and moss, their names indecipherable. | Все так же несет свои воды река, все так же шелестят под теплым ветерком деревья, сорочаи все так же роются в иле, выискивая корм, протяжно кричат кроншнепы, и только люди, жившие в те далекие времена, давно уже покоятся в земле - имена их забылись, надгробные плиты заросли лишайником, надписи на них стерлись. |
| Today the cattle stamp and churn the earth over the vanished porch of Navron House, where once a man stood as the clock struck midnight, his face smiling in the dim candlelight, his drawn sword in his hand. |
