Девушки танцевали парами, терлись одна о другую, словно механические щетки, затем под грохот тарелок сталкивались мягкими кеглями. Почти на всех были узкие темно-синие или черные брюки, до того обтягивающие зад, что едва не лопались, и тонкие полосатые свитерки или свободные блузки. Они были совсем или почти не накрашены — и хорошо, потому что по лбу и щекам у них струился пот. Одна из девушек разулась, сняла чулки, засучила штанины; она танцевала в одиночку среди женских пар, в такт вскидывая и роняя голову с темной гривой, снова и снова, подчиняясь ритму. Спереди, как смотрела на нее Флорина, она, со своим удлиненным черепом и близко поставленными, слишком большими глазами, до странности напоминала самку мула. Эта-то, по крайней мере, не могла быть из местных. Ее внешность, поведение, ее босые ступни (и ловкость движений) — признаки, если не доказательства, американского и тропического происхождения. Когда другая девушка приглашала ее танцевать, она недвусмысленно отказывалась, открывая в улыбке крепкие крупные зубы.
— Я боюсь, что вы мне ноги отдавите, — объясняла она всякий раз.
После минутного перерыва в танце музыка загремела еще сильнее, и эта девушка внезапно пригласила Флорину.
— А вдруг я наступлю вам на ногу, — сказала ей Флорина, указав на свои позолоченные туфельки с высоченными острыми каблуками.
— Ничего страшного, перышко мое, — ответила девушка. — Действуй, не робей мне будет даже приятно.
И она обеими руками обняла Флорину за талию и дважды толкнула ее животом в живот, выдохнув «ух! ух!», потому что в эту минуту грянули тарелки.
Она вцепилась в нее мертвой хваткой. Какие бицепсы, что за ноги! Эта девушка положила бы на обе лопатки многих мужчин, а в ее лице — нечего себя обманывать — проглядывало что-то скотское и омерзительное. От ее тела разило овечьим загоном, хлевом или казармой, но хватит привередничать, поджимать губки и морщить носик, раз пришла на бал к бразильцам, а танец был до того разнузданным, что не стоило искать другую причину вони. Лучше было, как сказала та девушка, не робеть и действовать. Флорина прижалась к партнерше, обняла ее, чувствуя выпиравшие под тонким промокшим свитерком мускулы, и тоже принялась ухать, как можно сильнее ударяясь ляжками и животом.
Ее укачало от грохота и тряски, на какое-то время она в упоении забыла обо всем, а потом ей показалось, что блекнут цветущие ветви на обоях, затихает музыка и буйство танца слабеет. Флорину словно окутывало что-то холодное и серое. Не снится ли ей все это, подумала она и испугалась, как бы это не оказалось всего лишь сном; во сне, зная, что спит, она боялась, что вскоре сон закончится, она покинет бразильский бал (и ей даже не покажут этих таинственных бразильцев!). Если она спит, надо попытаться уйти в сон поглубже и поверить в него, надо перестать волноваться. Она с недопустимой на балу яростью выкрикнула «ух! ух!» (девушка ответила тем же) и бешено налетела животом на живот партнерши (до чего же твердый!), надеясь пробиться к безмятежности и душевному покою. «Ух! ух!»… Если только прежде у нее не треснут кости таза, если она не сломает их той девушке, она победит сомнение. Она забудет о том, что, возможно, видит сон.
