Парва уже собиралась рассказать, когда в закрытое окно влетел далекий отзвук звонка.
– Расскажу в следующий раз, – девушка в зеркале всегда, словно Шахерезада, приберегала последнюю историю на потом.
Кара надула губы и направилась к двери.
– Как угодно. Хорошей работы.
– Кара, подожди.
Кара остановилась в дверях. Нотка одиночества в голосе ее двойника теперь казалась сильнее.
– Как Бет?
– Все бомжует, – сухо ответила Кара. – Якобы до сих пор живет дома, но не думаю, что Пол часто ее видит. Все хорошо, но немного… – она попыталась подобрать слова. – Бет думает, что я…
– …винишь ее, – тихо закончила Парва. – Так и есть. Немножко. Я тоже виню. Должно пройти время.
Кара не ответила.
– Слушай… – помедлила Парва. – Как думаешь… как думаешь, она придет сюда? Я понимаю, почему ты не рассказала ей обо мне, но… было бы здорово повидаться с нею, понимаешь?
Кара представила, как приведет сюда безмолвную серокожую девушку; посвятит в свой последний секрет, и обида тут же обожгла ее горло. Кара любила Би, но это было ее святилище, убежище от жизни, которой она жила из-за Бет.
Обида быстро перегорела. Она любила Би, как и Парва. И в отличие от Кары, Парва уже несколько месяцев не видела своей лучшей подруги.
– Спрошу.
– Спасибо, – Парва с облегчением улыбнулась. – Что у тебя сейчас?
– Английский. Ричард Третий. – Кара передразнила голос из рекламы фильма. – Горбун возвращается!
Парва фыркнула над слабой самоиронией.
– Хорошо, что ты хоть красивая – с такими-то шуточками.
– Нарцисс, – возразила Кара.
Ее копия рассмеялась:
– Выметайся!
Бет натянула капюшон и переступила порог канализации, сжимая железный прут, словно копье.
С каждым шагом она питалась окружающим ее городом, черпая силу и знания голыми стопами бетонно-серых ног.
Рельсовая химера цокает по Блэкфрайарскому мосту, словно железный сердечный приступ…
Пара уличных фонарей гневно мерцают друг на друга через Электрик-авеню: спор между сестрами-Натриитками разгорелся до оскорблений и вызовов на дуэль…
Сквозь стены старого дома в Хэмпстеде идут Каменники, сотрясая стонущую кирпичную кладку мелкой рябью, а в спальне наверху мать успокаивает испуганную дочь, шепча: «Старые дома всегда немного поскрипывают, детка…»
Балковые пауки мчатся вдоль проводов под тротуарами, перешептываясь белым шумом, помехами и украденными звуками…
От того, какими знакомыми звучали паутинистые голоса сквозь шум помех, у Бет заныло в груди.
Стояла обычная лондонская ночь. Обычная, да не совсем, ведь впереди, глубоко в туннелях, таилось нечто очень необычное и такое трудноуловимое, что, не будь Бет в пределах сотни футов от него и не прислушивайся изо всех сил, то, несомненно, пропустила бы…
