— Я знал, что тебе понравится, — говорит Трэвис.
Он сгибает колени, опускаясь на асфальт под нашими ногами, и тянет меня за собой. Оказавшись на земле, он ложится на спину. Я следую его примеру и, подложив под голову руки, смотрю на небо.
— Так, Казанова, — начинаю я, — называй звезды, на которые я смотрю.
— Это просто, принцесса, — говорит он.
Я чувствую, что Трэвис улыбается мне, поэтому усмехаюсь ему в ответ над глупым уменьшительным прозвищем для меня.
— Вот это Полярная звезда, — говорит он, указывая на небо, но не прилагая особых усилий, чтобы указать на конкретную звезду.
— О, да? — спрашиваю я, глядя на него, а не на небо. — Ты уверен?
— Абсолютно, — говорит Трэвис, оглядываясь на меня, все еще указывая в небо, но теперь в другом направлении, нежели изначально.
Мои губы растягиваются в широкую улыбку от радости того, как легко проходит вечер. Довольствуюсь этим, хотя мой страх темноты обязательно вернется, на некоторое время я смогла его затолкать поглубже. Может быть, он будет очень хорошо скрыт, что я едва его замечу.
— Покажи мне еще одну.
— Да, ладно, — соглашается Трэвис. Он снова смотрит на небо, видимо, пытаясь вспомнить название еще одной звезды. — Вон там, — говорит он, указывая в другом направлении, — где начинается Большая Медведица…
— Нет, — прерываю его, вдруг погружаясь в воспоминания о папе, показывающем мне, где созвездия.
Делаю глубокий вдох и сжимаю губы в тонкую линию. Воспоминания такие ясные, что вижу, будто это я, маленькая девочка, там с папой.
Мы были на заднем дворе — маленьком открытом дворе Деды перед самым лесом. Моя голова покоилась на руке отца, в то время как он свободной рукой указывал на звезды. Своей романтикой и наблюдением за звездами он завоевал маму. Запахи окружающих деревьев и земли, в которой работал папа, смешались с моим любимым одеколоном, затронув мои чувства.
Я вдыхаю глубоко, желая, чтобы воспоминания продлились дольше.
Мое сердце делает сальто в груди, я хватаю руку Трэвиса и направляю ее до тех пор, пока не указываю на Большую Медведицу.
— Вот она, — шепчу я, не понимая, насколько мы близки. Я продолжаю направлять его руку, пока она не достигает Полярной звезды. — А вот Полярная, — моя улыбка такая широкая, что мои начинают болеть щеки.
— Ладно, Казанова, — повторяет он мои слова, повернувшись ко мне. — Что там еще есть?
Что еще? Это хороший вопрос.
— Геркулес, — отвечаю я, и вижу белые зубы Трэвиса, когда он улыбается. — Не ты, — Трэвис напоминает мне Тора, а не Геркулеса. — Я знаю, где Геркулес, — уточняю я.
