— Только давай поскорее. У меня еще есть.
— А вдруг придется задержаться, мало ли… — сделал я рукой игривое мужское движение.
Старый товарищ посмотрел на меня снисходительно или даже насмешливо.
Когда мы вышли на описанную уже лестницу, я предложил белой дубленке руку. Почему-то остро сознавал, как я смешон со своим приступом пещерной галантности в почти полной темноте, на густо пахнущей кошачьим прошлым лестнице.
Да, она чрезвычайно меня заинтересовала, но страшно было подумать, чем может кончиться мой роман с нею (допустим все же), если простое путешествие по лестнице заставляет меня настолько изменить себе.
Оказались наконец на улице, пересекли несколько холодных, немых, рассеянно-таинственных дворов. Выбрались наконец к оживленному, сложно освещенному хлюпающему бульвару.
Нужно бы поболтать о чем-нибудь несущественном, думал я. Обязан, раз уж предложил руку. Но как трудно выбрать тему, любая — поведение погоды, пробегающая собака, мировая литература — казалась мне абсолютно саморазоблачительной. Честнее было бы сразу объявить, что я, кажется…
Таким образом, я мечтал поскорее сбыть с рук эту обременительную находку. Прямиком к остановке общественного транспорта.
Троллейбус, играя в какую-то свою игру, появился не сразу. Каждое следующее мгновение тяжелее предыдущего. Жаль, сигареты остались наверху. В другой ситуации я бы не удержался и обязательно стрельнул. А сейчас просто принюхался, как бы предвкушая появление троллейбуса. Подыгрывая мне, он появился. Стараясь улыбнуться как можно учтивее, я помог ей солидно вспорхнуть по ступенькам внутрь освещенного салона. Двери очень вовремя закрылись. Сквозь слегка запотевшие стекла я увидел, что Даша обернулась и обнаружила, что я не последовал за нею. Список галантных услуг краток. Я не хотел, но увидел ее глаза. В них звенела, переливалась, пробирая туман стекла, ярость такой силы, что мне вспомнилась героиня из фильма Тарковского, прорывающаяся сквозь металлическую дверь.
Итак, пора разобраться, зачем я пишу все это.
Я хочу разобраться в происшедшем, чтобы впредь быть осмотрительнее? Я был бы счастлив стать на столь трезвую точку зрения. К тому же я не уверен, что мне предстоит в будущем нечто, хоть в минимальной степени схожее с этим мучительным и постыдным приключением. Рана еще гноится. Изготовление этих записок потребует еще живого материала из полузаброшенного кровавого забоя. Человека, по доброй воле занимающегося подобным старательством, можно назвать мазохистом, но не меня. Самомучение не самоцель. Дело в том, что у меня есть план. Конечно, один из главных его компонентов — род миража, но при определенном (надо думать, громадном) мозговом усилии конструкция может стать эмоционально объемной, то есть как бы существующей реально.
