Мы стали реже видеться, и тут ничего нельзя было поделать. Я понимал, что если я вдруг позвоню ей и скажу, что решил отменить поход к врачу, что нерв подождет, поскольку пылает душа, и что я жду ее немедленно, то натолкнусь на удивленное непонимание.
— То есть как? Ты не пойдешь к врачу?
Но даже когда мы встречались, нам не удавалось остаться вдвоем. Игнат Северинович безвылазно сидел в углу нашего гнездышка. Даша читала мне длинные, слегка беллетризированные и очень поучительные истории из жизни своего незаурядного отца. Игнат Северинович получал образование, днем сидя за книжками, а по ночам выматываясь на разгрузке вагонов; Игнат Северинович обещал невесте, что сразу после свадьбы заберет ее с работы, чего бы это ему ни стоило, и сдержал слово, найдя множество возможностей для подзаработка. Игнат Северинович, будучи крупным государственным деятелем, вместо того чтобы почивать на лаврах, вечерами сочиняет воспоминания или переводит украинские детективы, что приятным времяпрепровождением не назовешь.
Мне трудно было спорить, на столе у меня по-прежнему валялось стихотворение «Поэт и Чернь» и в голове моей было пусто и неуютно, замыслы мои шлялись где-то.
В один из таких непоздних вечеров, после изнурительной постельной тренировки я сидел у ног Даши, держа в ладонях ее маленькую, но такую опытную и деловитую на ощупь руку, и безнадежно наигрывал на ее пальцах какую-то проникновенную мелодию. Я хотел ей внушить, пусть таким жалобным способом, хоть самые общие ноты своей тоски.
— Ты понимаешь, женщине не нужно все, женщине нужно много. Если бы я не знала точно, что это придумал мой «папашка», я бы сказала, что это придумал Ларошфуко. Женщине не нужны все сто двадцать рублей мужниной, скажем, инженерской зарплаты, она предпочтет получать пятьсот (уже пятьсот, тоскливо подумал я), даже зная, что у него есть что потратить на стороне. Ты понимаешь меня, — она высвободила свою руку и, ласково схватив меня за волосы, вразумляюще тряхнула голову.
Я, казалось бы, без всякой связи с темой разговора подумал: у нее кто-то появился. Этот внезапный, не имевший никакой предыстории, никаких фактических очертаний вывод казался мне несомненным.
Замечая странности в поведении некоторых звездных систем, астрономы делают вывод о том, что поблизости имеется невидимая тяготеющая масса. Наведя на резкость микроскоп своей ревности, я исследовал пространство вокруг своей капризной звезды. Сначала я произвел ревизию видимых объектов. Стиховед? Этот престарелый нимфоман въехал без спросу в пределы моего воображения и теперь, кряхтя и задыхаясь, обустраивался. Ночами он бродил, рыдая, в поисках неуловимой Дарьи Игнатовны, падал, терял очки и подолгу выл на луну. Совершенно опустился, при случайных встречах делал вид, что меня не замечает.
