Я горячил себя, я разгуливал по квартире, потрясал своим последним стихотворением как свидетельством своих особых прав и произносил длинную, чрезвычайно язвительную, полную громогласных обличений речь. Я многократно повторял самые удачные реплики, голос мой гремел и орлил, стелился и жалил. Десять, двадцать раз я уничтожил противную сторону со всеми ее хоть и безмолвными, но отвратительными аргументами. «Что, купили меня? Меня?! Мою бессмертную душу?!!»
Но угаром этого бунта я не был отравлен полностью и насквозь. Пока я, мефистофельски хохоча, топая ногами и ввинчивая указательный палец в воздух, носился по квартире, я же сидел в полураздавленном кресле, с тихим интересом наблюдая за происходящим. Бунтующий человек прекрасно знал, что за ним наблюдают (как, впрочем, всегда и везде), и от этого распалялся еще больше. Значительная часть правды была на стороне бунтовщика, но он при всем этом был смешон и догадывался об этом. Взгляд сидящего становился все ядовитее. Голос бунтаря все больше походил на звериный рык, но одновременно он обессилевал. И тогда, чтобы сразу покончить с этой внезапной двойственностью, он (разумеется, я) сорвал трубку телефона и послал возмущенный звонок по слишком известному номеру. Услышав же Дашин голос, произнес речь примерно следующего содержания. Причем ровным, уравновешенным тоном:
— Ты знаешь, нам лучше расстаться. Пока дело не зашло слишком далеко. Ты ведь умная девушка и понимаешь, до какой степени мы друг другу не пара. Главным образом, я тебе не пара. Я не буду расшифровывать, что я под этим понимаю, но думаю, ты сама догадываешься. Мы… не будем больше встречаться.
— Ты… меня бросаешь? — В голосе Даши звучал настолько натуральный ужас, что сидевший в кресле скептик вскочил, чтобы предотвратить совершавшееся преступление против человечности и здравого смысла. Но весьма смущенный бунтарь уже успел буркнуть:
— Да, — и бросил трубку.
Не успели обе половины моего явно шизофренического в этот момент «я» воссоединиться, раздался звонок телефона. Рука рванулась к нему, но тут же увяла, пораженная изнутри быстродействующим сомнением.
Звонки следовали один за другим, еще висела в комнате тень одного — сверлил воздух следующий. Удивленный, нервный, умоляющий, дрожащий, звонок сквозь слезы. Я хотел снять трубку, чтобы, нажав рычаг, отрезать себя от Даши длинными гудками, но не стал этого делать. Это было бы, во-первых, оскорбительно, а во-вторых, это звучало бы как дополнительное, маленькое и совершенно излишнее «нет» к «НЕТ» гигантскому, решительному, окончательному. Да, и в-третьих, если человек после разрыва настаивает на разрыве, значит, он не уверен в себе.
