Ведя меня в очередные гости, Даша ничем не давала мне понять, что видит странность нагромоздившейся постепенно ситуации. По ходу действия фильма, болтая с хозяевами, она как бы специально старалась приурочить наиболее пресные пересуды к наиболее откровенным кадрам. И потом, когда я провожал ее домой, расстановка сохранялась. Мы или сплетничали о недавних хозяевах, или обсуждали перспективы Дашиной диссертации. Она обожала со мной советоваться и упорно продолжала делать это, хотя в самом начале наших собеседований выяснилось, что ценность моих советов по части научно-бюрократической деятельности равняется ровно нулю. А я ведь что-то искренне старался понять, вникал в детали компилятивной каши, которой, конечно же, и была ее научная работа, пытался разобраться в соотношении авторитетов на кафедре и в ученом совете. А перед внутренним оком влажно резвился праздник генитально гениальных счастливцев.
Странная пара — белая дубленка/драная куртчонка — бредет по нежному снегу, соприкасаясь классически лишь рукавами, обмениваясь мнениями о необычных внутренностях знаменитого романа, разъятого скальпелем извилистого анализа, а в двух шагах бесшумно бушует лава любви. Но о ней ни звука. Табу. Вот такая, может быть, на чей-то вкус аляповатая картинка.
Вообще надо что-то делать, изобрести какую-то удавку для неуправляемо вспыхивающего стыда. Иначе просто рукопись эта, затеянная со столь практической целью, не будет закончена. Вспоминаю, но не понимаю, как можно было принять эту роль, как можно было не видеть, сколь просто всего лишь круто выгнутой лестью меня оттеснили на площадку для безопасных дебилов.
Так получилось — уже не добраться до первых песчинок этой постройки, — что наше общение строилось по принципу: ты (то есть я) поэт, творец, к тому же мужчина, то есть заведомо умнее бабы в любой ее модификации; а я (то есть Дарья Игнатовна) — сухарь в юбке (в такие моменты всегда как бы случайно демонстрировалась сочность и статность форм), мое дело сидеть в библиотеке и нанизывать крошки пресного знания на серую нитку нудной науки. Но стоило хоть на мгновение забыться, меня тут же дружелюбно «прикладывали» самодовольной мордой о самые грубые углы книжной премудрости.
Тема эта — мужчина в жизни женщины, с точки зрения женщины — еще проявится в данной истории. Позже. Пока есть еще чем помучить себя.
Разговаривали мы очень много о Дашином папаше. Не видя его, я постепенно, но основательно проникся ощущением его значительности. Это был, может быть, и грубо выработанный природой, но чрезвычайно почитаемый истукан. И все женщины дома, включая овчарку Несси, охотно плясали вокруг него свои самоуничижительные пляски. Как стелилась перед ним Мария Евгеньевна! Даша приводила многочисленные примеры сверхпредставимой жениной преданности и услужливости. Приходилось верить.
