Вновь оказавшись в автомобиле и по-прежнему не отводя взгляда от освещенных дверей хостела, откуда за все это время вышли лишь два незнакомых ей человека, она рукой в перчатке бережно коснулась коробки из-под сигар.
— Что ты сказал?
— Ты все прекрасно слышала.
Раскрыв рот от удивления, а может быть, от испуга, Роза почувствовала, что сердце у нее бешено заколотилось. Ей стало дурно, и она поспешила вернуться в кресло-качалку. Неслышно прошептала:
— Почему?
— Здесь все подвергаются опасности.
— Нет, кто действительно в опасности, так это мальчик.
— Я делаю все, что могу.
— Ни черта ты не делаешь. Сходи, поговори с сеньорой Элизендой.
— Зачем?
— А разве тебе не хочется ее увидеть? — с язвительной интонацией, явно желая уколоть. — Разве ты не пускаешь слюни всякий раз, когда ее встречаешь? Ведь у нее такое выразительное лицо, такие загадочные глаза…
— Да что ты такое говоришь?
Роза как ни в чем не бывало посмотрела в окно и сказала усталым голосом:
— Ты единственный человек во всей деревне, которого она послушает.
— Сеньора Элизенда ничего не может сделать.
— В этой деревне все делается по ее указке.
— Ну так что?
Роза перевела взгляд на Ориола, пристально глядя ему в глаза, словно в надежде выведать тайную суть взглядов, которыми он обменивался с сеньорой Элизендой, когда оставался с ней наедине. Ориол собирался что-то сказать, когда раздался колокольный звон, призывавший к вечерней службе. Какое-то время они хранили молчание, будто произнося про себя молитву, хотя они никогда не предавались подобному занятию, даже в такие жестокие зимы, как эта. И раньше, чем колокола замолкли, Роза взорвалась:
— Если ты ничего не сделаешь, я вернусь в Барселону!
— Ты не можешь меня бросить.
— Ты трус.
— Да, я трус.
Роза инстинктивно поднесла руку к животу и сказала изможденным голосом я не хочу, чтобы наша дочь знала, что ее отец трус и фашист.
— Я не фашист.
— А какая разница между этим сукиным сыном алькальдом и тобой?
— Не кричи, нас услышат!
— Он делает, а ты не противишься.
— Послушай, я ведь всего лишь школьный учитель.
— Ты мог бы заставить алькальда поступать так, как считаешь нужным ты.
— Это невозможно. Ну а кроме того, я боюсь. Этот человек внушает мне страх.
— Ты должен помешать тому, что может случиться с Вентуретой.
— Я не могу. Клянусь тебе, он меня не слушает.
Роза в последний раз взглянула ему в глаза. Потом отвернулась, слегка качнулась в кресле и вновь устремила взгляд в окно. Мысленно она прощалась с мужем, размышляя над тем, как могло такое произойти, и проклиная день, когда нам взбрело в голову согласиться на работу в этом чудном местечке, где, как свидетельствовала энциклопедия, поголовье коров и овец достигло весьма значительных цифр и где нам вдвоем будет очень хорошо, поскольку у нас окажется вдоволь времени для того, чтобы читать и любить друг друга, ведь больше нам ничего не нужно. Она вспомнила, как после долгих раздумий сказала тогда: все, Ориол, решено, мы едем в Торену. И вот теперь тесто для каннеллони к празднику святого Стефана сохнет на столе. Не стоило ей замешивать тесто для каннеллони, ведь Рождество в этом году не наступит никогда, потому что кусок в горло не лезет, когда думаешь об этом бедном мальчике.
