Иногда я задавала совсем неожиданные вопросы, из области римского права или дуэльного кодекса. Прокурор молчал. Сегодня я заготовила один-единственный вопрос, очень легкий, на мой взгляд. В каком году был принят Уголовный кодекс? И прокурор первый раз честно сказал, что затрудняется с ответом. Ребята-охранники хихикнули. Прокурор косо посмотрел на них, и через некоторое время мне приказали выйти во дворик. На этот раз все происходило не так, как обычно. Стояла жара, я была в шортах, майке, шлепанцах, и на лбу у меня оставались очки (я читала в камере). Очки мне приказали снять, что тоже показалось странным.
Во дворике меня уже ждала легковая машина. Я спросила, куда меня везут, ответили, что в больницу (мне недавно вызывали «скорую» из-за высокого давления, поэтому я не удивилась). Но когда я села на заднее сиденье машины, с двух сторон от меня разместились сотрудники милиции; это уже было странно. Машина выехала за пределы города, я поняла, что меня везут не в больницу, и снова задала конвоиру Ивкову тот же вопрос. В ответ он взял меня за волосы одной рукой, а ногой наступил на перемычку между наручниками. Моя голова оказалась на полу в машине. Как только я делала попытку немного подняться, он опять прижимал мою голову к полу машины, а ногой крепко удерживал браслеты.
Так мы доехали до Конышовки. Ивков разбил мне висок, выбил кусок зуба. Тело длительное время находилось в вынужденном положении и болело. Когда выехали в поле, он схватил меня за волосы и попытался выволочь из машины, но я изо всех сил держалась за железку в полу, к которой крепится ремень. «Сука! Сейчас ты будешь бежать, а я в тебя буду стрелять!» Голова моя начала падать вниз, тело стало безвольно-мягким, в ушах звенело.
Я очнулась, лежа на сиденье. Конвоир Ивков поливал меня холодной водой из пластиковой бутылки.
— Гони быстрей, а то не довезем! — кричал он.
Машина мчалась с огромной скоростью.
— Сука! Все знает, законы, конституцию, ты еще в ООН напиши или Николя Саркози позови на помощь!
— И напишу, и позову, и приедут!
— Нам дал задание прокурор, — заявил Ивков.
Такого я еще не видела. Такой жестокости, такого цинизма. Мне показалось, что я умираю. Собрав последние силы, я сказала Ивкову:
— Мои прадеды, священники, молились за меня. Ты перед Богом ответишь за это.
Я не имела права так говорить: вскоре после того, как меня освободили, Ивков похоронил всю свою семью, четыре человека сгорели в доме заживо. И я вспомнила великого Хайяма: «Холодной думай головой, ведь в мире все закономерно. Зло, учиненное тобой, к тебе вернется непременно».
