Да ведь это же я! Это меня он держит, одной рукой обхватил затылок, другой подбородок, и держит! И моя гитара… обломки гитары рядом! А в руке отца пистолет, и сам он… ой, мама… почему у него глаза светятся красным? И почему он такой большой, словно едва умещается в зале, и у него тень с крыльями?.. Очень странное видение!
– Отпусти ее, ублюдок, – прорычал отец.
В самом деле прорычал, даже стекла задрожали. И почему-то в воздухе заплясали искры и явственно запахло паленым.
Но отец не прав, не надо маньяка называть ублюдком, надо – по имени. Сеньором Кановой. Вот теперь Виола совершенно точно вспомнила, где и когда его встречала. Год назад, в Париже, на мюзикле «Нотр-Дам». Он еще тогда не поверил, что Виола – дочь своего отца. И произносил их фамилию неправильно.
А сеньор Канова вовсе не испугался. Наверное, не видел тени с крыльями – это только ее глюк. Личный.
Он сдул падающую на глаза прядь и растянул губы в улыбке. Тоже какой-то неправильной. Наверное, потому, что у сеньора Кановы были очень острые зубы, как у рыбы. И глаза – как стекло, блестящие и неживые.
– Поклянешься не удерживать меня и не причинять вреда – отпущу.
И голос был странным. Виола помнила – приятный был голос, бархатный и глубокий. А сейчас звучал резко и пусто, как эхо в заброшенном доме.
– Если ты отпустишь ее прямо сейчас, живой, и поклянешься своей душой и жизнью никогда больше не трогать – сможешь уйти, – сказал отец; в его голосе слышались раскаты грома. – Тогда и я поклянусь, что ни я, ни мои вассалы не тронем тебя.
Вместо ответа сеньор Канова отрывисто засмеялся.
– Душой? Да запросто!.. – Смех резко перешел во всхлип, из стеклянных глаз потекли слезы. – Душой и жизнью, видит Господь, клянусь не причинять вреда твоей девчонке! Сдалась она мне! И да провалишься ты в ад…
Он толкнул безвольное тело прямо в руки отцу, отбросил обломки гитары и тенью вскочил на подоконник. И прыгнул – не вниз, а вверх, растворяясь в лунном свете.
И только тогда замок ожил. Разочарованно заскрипел дверьми, внизу, в парке, злобно завыли. Противно запищала сигнализация. Словно проснулась.
А на пороге возник старый Франсуа, виновато комкая колпак и искоса глядя на отца. Тяжело вздохнул.
– Что стоишь? Неси спирт и бинты, зови…
Отец не договорил – Франсуа уже исчез. И крылатая тень исчезла. Все стало как обычно, только свое тело Виола по-прежнему видела сверху и со стороны.
Но ведь она не умерла, нет? Иначе бы отец не требовал бинтов! Нет, ей слишком рано умирать, ей всего шестнадцать! Она вообще не хочет умирать!
