И там, где сидеть, лежало свернутое одеяло, на которое Ришелье и пристроился.
– Здесь был Вася, – буркнул он не то сердито, не то насмешливо. – Всю стену… упс. А это у нас что?
Он вытащил откуда-то из балок около окна армейский бинокль в чехле.
Вся Семья тут же столпилась вокруг, задевая головами скошенный потолок, – любопытно же, что там такое Поц разглядывал.
– Дай-ка, – Дон протянул руку за биноклем прежде, чем Ришелье успел в него посмотреть.
Тот отдал бинокль и уступил наблюдательный пост.
Напротив был серый дом в семь этажей. Какой-то знакомый дом, вот только Дон не помнил, откуда знакомый. И не мог понять, что же такое интересное тут разглядывал Поц, пока, скользя взглядом по окнам, не заметил в одном из них белый кабинетный рояль, а за роялем – девушку с каштановыми косами.
Маринка.
Прямо у окна, в своей собственной гостиной.
Казалось, она совсем рядом. Расстроенная непонятно чем, злая, она воевала с роялем так, что наверняка весь двор слышал даже через закрытое окно.
Если сейчас открыть раму, он тоже услышит, что она играет.
И ребята услышат.
Как слушал Поц.
Черт!
Дон резко опустил бинокль.
От мысли, что какой-то Поц подглядывал за его Маринкой, стало противно, и досадно, и очень захотелось этому Поцу свернуть шею.
Романтик хренов! Нет чтобы смотреть порнушку в Интернете, в окошки подглядывает! Дрочит на моцартовские концерты! Извращенец.
– Ну? – выдохнул нетерпеливый Киллер. – Что там?
Остальные ребята тоже смотрели на него с отчаянным любопытством. Словно на стене дома напротив должно было быть написано, в какое именно болото провалился Поц.
Первым побуждением было сказать: «Ничего», – но Дон его подавил. Нечего врать по мелочам. Да и незачем.
– Там окно Маринки. Шестой этаж, отличный обзор.
Ответом ему был разочарованный выдох. Да уж, вряд ли Поц прячется у Маринки под роялем. Ее родители такого кадра на порог не пустят. Они и на Дона-то в свое время смотрели с большим сомнением: вот если б он был внуком Ростроповича или, на худой конец, племянником Кончаловского, его бы встречали с распростертыми объятиями. А сын никому не известной натурщицы, хоть сто раз будущий великий художник, достоин только проводить их девочку до порога и донести ее портфель, но никак не может рассчитывать на что-то более серьезное, вроде приглашения на обед.
Собственно, после того как Маринка в третьем классе его представила родителям, он больше с ними не пересекался. Иногда провожал Маринку, иногда встречал у подъезда, заходил к ней, когда родители были в отъезде, но терпеть высокомерное пренебрежение не желал – по-настоящему великие никогда не задирают носы, им не нужно ничего себе доказывать за чужой счет. Это всяким Поцам, Котам и прочей мелочи, чтобы почувствовать себя персоной, надо хоть на кого-то посмотреть свысока.
