Вознесение черной орхидеи | страница 16



       - Я сделаю все, чтобы ты об этом забыла как можно скорее. Ты мне веришь?

       Странно, но верю. Только его присутствие сильно напрягает. Хочется поджать ноги и обхватить колени руками. Закрыться в домике. Я не могу понять, почему так, он не угроза для меня, и эта неопределенность пугает... и расстраивает одновременно. Я умом понимаю, что Александр очень много сделал для меня. Меня не допрашивала полиция, не закрыли в госучреждении в клетку, условия райские. И даже эти розы...

       - Я хочу вас поблагодарить, - попытка поймать его взгляд терпит фиаско, я раздавлена железной аурой власти и самоконтроля. Даже если он сам не преследовал этой цели.

       - Юля, не стоит. Это самое меньшее, что я могу для тебя сделать.

       - А разве вы не должны меня ненавидеть? - быстрый взгляд в переносицу, росчерком по отточенным скулам, высокой линии лба, сжатым губам.

       - Не так страшно, правда? - с улыбкой спрашивает он, а мои щеки заливает краска смущения. Твою ж мать! - Ненавидеть? У меня должны быть для этого основания?

       - Вас связывали какие-то непонятные мне отношения. Я для вас чужая...

       Мне хочется уйти, особенно когда я с ужасающей ясностью осознаю, что ни одно из произнесенных им слов не случайно. Рядом с ним я не принадлежу сама себе. Разучилась? Устала? Он не пытается сократить между нами дистанцию и вторгнуться в личную зону. Намека на сексуальный интерес или что-то подобное нет и близко... Я соглашаюсь с каждым его словом лишь с одной целью - скорее оказаться наедине с собой. Какая-то непонятная тревога витает в воздухе во время разговора, но пока он рядом, тает без следа. Это неправильно. Мне нужно разобраться, понять, что является ее источником. Потому что это точно не он.

       Александр? Легко запомнить. Как Македонский.

       - А отчество? - тупо спрашиваю я. Если честно, мне все равно.

       - Достаточно имени. Мне еще рано на пенсию, - шутка разбавила атмосферу, но я все равно не смогла обращаться к нему на "ты". Ни тогда, ни потом.

       - Меня не будет в Ялте двое суток, - он все же пытается положить руку на мое плечо, но от этого прикосновения я инстинктивно сжимаюсь. Кажется, кожа ощетинилась тысячей микроскопических иголок, и этот разряд не мог не передаться ему. - Пообещай мне, что больше не будешь пытаться сделать что-то с собой, подобно утреннему выступлению.

       Я молчу, с трудом сдерживая желание пуститься со всех ног в палату. Как он мог за наш недолгий разговор вселить в меня чувство умиротворения и легкости, прогнать витающую над головой тревогу и одновременно превратить в пугливую лань?