— Чем вам не нравятся мои формулировки? — спросил он.
— Мелочной конкретностью. Вы, наверное, думаете, что чем больше вы сужаете задачу, тем легче ее решить.
Френк на минуту задумался.
— В теоретической физике в подавляющем большинстве случаев значительно проще разобрать более общую задачу, а затем из нее получить частное решение. Вот, например, здесь. Смотрите…
— Верно, — пробормотал Френк, быстро пробегая глазами стройные ряды уравнений и формул. — Вы правы. Это действительно методологический недостаток нашей математической школы. А может и больше — нашей узко коммерческой философии.
— Не знаю, относится ли это к вашей философии. Меня это сейчас не интересует.
— Напрасно, — прервал его Френк. — Если вы хотите доискаться причин, почему мы (он постыдился сказать «я») так ставим теоретические задачи, вы должны смотреть на вещи более глубоко.
— Я просто не подозревал, что у вас существует особый подход к решению проблем.
— Увы, это так, — произнес Френк и вдруг снова почувствовал себя перед этим высоким голубоглазым блондином бестолковым мальчишкой, наделенным незаслуженной властью. Ему мучительно захотелось, чтобы Мюллер не думал о нем ничего плохого.
— Вам здесь удобно работать и… жить? — спросил он.
— А вам? — спросил Мюллер. — Вы ведь тоже, кажется, здесь не дома.
— Ну, я… — начал Френк. — Я привык…
— А я тем более. Я пережил войну и привык решать под бомбежкой дифференциальные уравнения в частных производных.
— Нет, право, может быть, вам чего-нибудь недостает? — настаивал Френк.
— Если хотите, да, — ответил Мюллер очень просто и вышел в комнату, где через динамик приемника вырывались финальные аккорды Героической симфонии Бетховена.
— Чего?
— Общества умных и порядочных людей.
— Разве среди ваших товарищей здесь нет умных и порядочных людей?
— Умные есть. Порядочные встречаются тоже, но очень редко. Более того, те, кто наделен этим качеством, его скрывают. Говорят, оно сейчас не модно.
— А разве не все умные люди порядочны? — спросил Френк.
— Увы, нет. — Мюллер улыбнулся. — Разве вы еще не сделали этого элементарного, но важного открытия?
— Я просто над этим не задумывался.
— Значит, вам легко живется, — сказал Мюллер и повернул ручку радиоприемника. Тот умолк. — Вы любите Бетховена?
— Иногда. Когда я учился в университете, мне приходилось играть в джазе. Идемте, я хочу с вами кое о чем проконсультироваться.
Склонившись над письменным столом, они до двух часов ночи писали уравнения, рисовали графики, подсчитывали эффективные сечения реакций. Они то с жаром спорили, то приходили к соглашению и вместе смеялись над своими заблуждениями.
