Из Николаевки пришла тихая и застенчивая украинка Анна Галузинская и нанялась в прислуги. Сережа сразу же привязался к ней и, забегая украдкой от родителей в людскую, совал Анне то пряник, то кусок сахара.
…Шли годы. Сережа подрос, стал крепким и бойким мальчиком. Подрос его младший брат Боря. У супругов Лазо появился третий сын — Степан.
Крестьяне Николаевки и Новых Езорен летом батрачили у Георгия Ивановича, называя теперь хутор Лазоя.
Серо и скучно протекала жизнь семьи мелкого бессарабского помещика Лазо.
За окнами догорал солнечный закат.
В этот час у Лазо обычно пили чай. За круглым столом, накрытым цветной скатертью, неизменно сидел гость из Оргеева или Бельц или сосед, такой же малосостоятельный помещик, как и сам хозяин. И почти всегда Чорба. Доктор носил широкий люстриновый пиджак, из-под которого выглядывал чесучовый жилет со свисавшей из кармашка золотой цепочкой с брелоками.
В столовую вошел Сережа и испуганно остановился на пороге. На правом колене отчетливо синело пятно.
— Полюбуйтесь, доктор, — тихо промолвила Елена Степановна и, встав из-за стола, чтобы не встретиться со взглядом мужа, подошла к резному дубовому буфету и достала банку с вареньем.
— Да-с, Елена Степановна, — сказал он, — таковы все дети.
В этой краткой, мало что значащей фразе доктор умышленно постарался скрыть свое отношение к Сережиному проступку, чтобы не навлечь на себя гнева строптивого хозяина и не заслужить упрека со стороны хозяйки.
— Разбил колено, испачкал руки… Экое несчастье! — произнес властным голосом Георгий Иванович. — Вот видите, доктор, по мнению Елены Степановны, на Сережу надо надеть костюм пажа, и он чинно и важно будет расхаживать по двору. Тьфу!
Опасаясь, что возникший спор может принять нежелательный оборот, доктор многозначительно посмотрел заплывшими от жира глазками на Елену Степановну, давая понять, что решительно просит ее не возражать мужу.
— Не пройти ли нам, Георгий Иванович, в ваш кабинет? Мне хочется рассказать вам прелюбопытную историю, происшедшую с судьей Арсением Демьяновичем.
Доктор поднялся и удалился из столовой, увлекая за собой Георгия Ивановича. Елена Степановна осталась в столовой одна. Вот уже второй год, как вспыльчивость мужа стала проявляться все чаще — то ли от неумелых попыток поднять пошатнувшееся хозяйство, то ли от неудачных сделок, заключенных с помощью доктора Чорбы. Бывали дни, когда Георгий Иванович кричал на всех, и тогда в доме воцарялась настороженная тишина, а Елена Степановна, старательно укрывая детей от отца, сама неслышно двигалась по комнатам.
