— Как поживаешь? — спросил Губерт, но на этот раз криво усмехнулся.
Дед молча пожал плечами.
Конь переступал с ноги на ногу, в суставах у него скрипело, а косые лучи заходящего солнца очерчивали над его крепким хребтом легкие волны потемневшей от пота шерсти. За всю жизнь он перевернул немало земли и ничего уже не хотел. Ноздри у мерина были розовые, а пах черный.
— Ну скажи, — медленно проговорил Губерт. — Мог бы ты так вот смотреть на трактор и ничего не говорить?
Наверно, не мог бы, но дед не знал, как об этом сказать.
— Трактор должен пахать, — философствовал Губерт. — На то он и трактор. А кони… У коней добрая воля, так и знай, черт тебя побери! — с упреком бросил он деду и всему миру. — Сорок лет смотрел я на лошадей изо дня в день. И скажу тебе еще раз, что от них веет доброй волей.
Дед надвинул шляпу пониже на уши и положил руку Енику на плечо.
— Ты вообще видел когда лошадей? — спросил Губерт у Еника.
— Только издалека, — прошептал Еник пересохшими губами.
Дед с Губертом переглянулись. Грустно, укоризненно, недоумевающе и беспомощно.
— А в деревне бывало и до восьмидесяти лошадей, — вздохнул дед.
Бабки собрали картошку до самого конца ряда. Теперь опять наступал черед Губерта, ему надо было причмокнуть, погоняя грустного белого мерина, белого, в серых яблоках, лошадку с широким хребтом и мудрой головой, и распахать следующий ряд и достать еще желтых дукатов.
Губерт хлопнул вожжами по заду лошади, раздвоенному глубокой впадиной, и еще раз оглянулся.
— Надрываются и позволяют бить себя кнутом, — сказал он деду. — А знаешь, что бы я еще хотел про них знать?
Откуда? И если б не шляпа, дед не знал бы даже, что делать с руками.
— Хотел бы я знать, любят ли нас лошади! — Губерту уже приходилось кричать, чтобы его услышал дед. А мерина не надо было понукать к работе больше одного раза, и мудрствования хозяина были ему безразличны. Вороны закаркали и припустили за ними, совершая замысловатые зигзаги у них над головами.
Вороны не глупые, подумал Еник. Лошадь — это их королева. Так завершил он свои раздумья и спросил:
— Деда, как ты думаешь, я полюбил бы личинок?
Но похоже было, что с дедом сейчас не договориться.
* * *
Они сидели на меже и слушали стрекотание кузнечиков. В траву падали орехи, а Палава перекрасила свои волосы в рыжий цвет. Верхние листья на виноградных лозах светились багрянцем, а налитые сладостью гроздья даже на вид казались теплыми. Солнце не спеша ковыляло к западу.
