Мужчину звали Губерт, у него были плечи такелажника, явно рассчитанные на переноску дома. Подойдя к прилавку, он взял кружку пива, мельком глянул вокруг и устремился к деду с Еником. Сев за их стол, словно только что отходил подышать свежим воздухом, он уставился на деда прищуренным взглядом. Кружка пива в его руке казалась одуванчиком.
У деда затренькали нервы.
— Как поживаешь? — спросил наконец Губерт. Так же насмешливо он спрашивал деда об этом уже невесть сколько раз и еще тысячу раз спросит, если они столько раз еще встретятся. Деду это было ясно как дважды два, и из-за этого у него перехватило дыхание.
— Ну как я могу поживать?! — отрезал дед.
Губерт осклабился:
— Все вы одним миром мазаны… Чего не придешь поглядеть? Боишься? Или стыдно?
Дед с досадой завел глаза под потолок. До чего же надоедный человек, хуже будильника.
Еник развернул жвачку и протянул ее деду:
— На, откуси.
— Оставь меня в покое! — не сдержался дед.
Еник изумленно округлил глаза, Губерт усмехнулся.
— Теперь много лошадей продают в Голландию и в Италию. Там из них делают консервы, собачьи консервы.
Дед развел руками.
— А я тут при чем?
— Нас с тобой могло быть двое, — напомнил Губерт уже, наверное, в сотый раз.
Да, их могло быть двое. Когда же дед пришел попрощаться с Губертом и протянул ему руку, Губерт оказался занятым. Он выпрямлял подкову, и ему это вполне удавалось. Он побагровел, на лбу вздулась жила, словно шрам от удара топором. И дед вышел, держа перед собой вытянутую руку, как будто измазал ее. «Мы с тобой еще не раз встретимся», — услышал он слова Губерта, но не остановился и не оглянулся. Губерт тронулся, что ли! Вообразил себя чуть ли не спасителем.
— Добрых лошадей мне уже было не удержать вожжами, да! — Голос деда срывался на фистулу. Он откашлялся, харкнул. — Да чего говорить с таким мужиком!
— Бабская болтовня… Все вы одним миром мазаны, — сказал Губерт несчастным голосом и огляделся вокруг как бы в поисках того, что опровергало бы его заявление. Взгляд его наткнулся на Еника, и Губерт смущенно погладил его по голове. — Я с первого заступаю ночным сторожем.
— Ты? — Дед подпрыгнул на стуле, как на плите, раскаленной после воскресной готовки. — А лошадь?
Губерт полоснул его из-под густых бровей взглядом острым, как коса.
— Ты ушел на пенсию, а лошадей отправили на бойню… Так что теперь все едино.
— Куда мне было деваться! — закричал дед. Трактирщик постучал кружкой по прилавку. Дед наклонился к Губерту через стол и настойчиво зашептал: — Куда мне было деваться, боже ты мой! Жена умерла, я один остался, все самому надо было делать, и то еще три года лишку переработал. А я тоже ведь не железный.
