— Как это было?
— Очень глупо, — заговорил лейтенант. — Он взлетал при боковом ветре. Поднялся на несколько десятков метров и попал в чудовищную «яму». Я сам видел, как он плюхнулся на взлетную дорожку. С неба будто что-то соскользнуло. И сгорело в несколько секунд. В детстве я видел такие пожары, я вырос в деревне. Идешь, бывало, из лесу или с реки, тащишь банку, удочки, пустую сетку и вдруг — гриб дыма вылезает из-за деревьев и расходится над домами. Бежишь, задыхаясь, и всегда уже поздно — ни дома, ни огня, только толстая баба воет, вся измазанная даже не черной, а темно-синей сажей, да парень обтесывает уцелевшие тлеющие бревна. Ленцер еще быстрее горел. Всего несколько секунд.
— Глупая история, — сказал Герберт.
— Невероятно глупая, — подтвердил капитан, высокий полнеющий брюнет.
Лейтенант снова затараторил пискливым тенорком:
— А я как раз с Ленцером договорился. Он обещал пойти со мной завтра к нотариусу. Как свидетель. Мне надо оформить один важный документ. Теперь я уже не смогу этого сделать завтра. Скотская жизнь.
— И кончают здесь не лучше, — снова загудел капитан.
Теперь уже все беспорядочно заговорили:
— Пятый экипаж в этом году.
— Уже пятый?
— Вот именно, пятый. Сначала разбился Франк, потом Шредер не вернулся на базу, за ним Майковский где-то над морем закашлялся на смерть. Ханке — прямо на взлетной дорожке, и вот сегодня — Ленцер.
— Вы забыли, господа, еще о трех офицерах.
— Разве?
— Ну, конечно. Портер, Бланш, Карст. Эти уже совсем глупо кончили.
— Теперь они грызут утыканную стеклом стену.
— Помните, как Портера санитары выволакивали из машины?
— Ну и здоровый же был парень. Одного санитара отделал так, что тот сразу помчался на перевязку.
— Его втискивали в карету, как ошалелого петуха. Я думал, что сам ошалею, когда санитары тянули его за волосы и заталкивали ногами в карету. Все это время надрывалась сирена, чтобы заглушить вопли Портера.
— Пять экипажей — это, пожалуй, многовато. Вам не кажется? Учтите, до нового года еще далеко.
— Ленцер сегодня глупо кончил.
— Ему повезло… Теперь он уже предстал пред Христовы очи.
— Пред дерьмовы очи он предстал! — взорвался Герберт.
Собеседники с любопытством посмотрели на него. Все время, пока он сумбурно и торопливо, не договаривая слов, бросал фразу за фразой, в клубе стояла тишина, нарушаемая лишь треском помигивающей люминесцентной лампы. Только один раз щелкнула чья-то зажигалка, и дым окутал сидящих фиолетовыми петлями.
