- Возьми, а то пока готовить буду - огонь слюной зальешь.
Джастин поблагодарил. Съел, соблюдая осторожность. Печальный опыт научил его - после продолжительной голодовки, избыток пищи может принести немало страданий. Тем временем жаркие языки пламени неспешно лизали сухие дубовые головешки, пытаясь дотянуться до нанизанных на прутики кусков шкварчащего мяса.
- Ох и повезло мне, что по дороге встретился тот паренек, - вещал негромким, хрипловатым баритоном рыцарь.
- Конечно наглец запросил за троих кролей - что за корову. Распознал ведь засранец доброго человека, увидел, что так не отниму. Хотя зайцы, надо сказать, достойные. Жирные, сочные - вон как капает. А самому мне, знаешь ли, за зверьем по лесу гоняться недосуг. Да и, что уж тут лукавить, не мастер я в этом деле. Мой инструмент, так сказать, на более крупную дичь рассчитан.
Говоря это, он с усмешкой кивнул на стоявший рядом эспадон. Тяжелый двуручный клинок стоял опершись о камень, под некоторым наклоном, но все равно заметно возвышался над головой сидящего рыцаря. Тоже, к слову, немаленького.
- Я вижу, ты закончил с солониной. Стало быть - подкрепился. Немного отдохнул. А значит - теперь уже можно и поговорить. Для начала познакомимся. Я Салливан фон Элликот. Однако, учитывая обстоятельства, оставим этикет и субординацию. Здесь, сегодня - можешь обращаться ко мне просто по имени.
Джастин, задумавшись, отвел глаза.
Обстоятельства значит. Выходит и правда - некоторые из дворян не лишены совести. И все это радушие, вымученная доброта и щедрость - есть просто запоздалое раскаяние. Интересно, чего он хочет...
- Зовут меня Джастин. И я хочу еще раз поблагодарить вас, сир. За еду, за доброту, за спасение. Я...
Он вдруг замолчал. Сдержался. Хотя всплывающие в памяти кошмары, требовали продолжить. Фон Элликот заметил это. Заметил - потому, что подобного ожидал.
- Продолжай... Джастин. И обращайся на ты. И не утаивай того, что рвется наружу. Ибо как ты справедливо заметил - я добр. Особенно теперь.
«Я всегда знал, что небесные - люди чести!» - хотел выпалить Джастин. Но сдержался снова. Сейчас эти слова, еще недавно произносимые с запалом, жаром и благоговением, были бы просто перепачканы сарказмом. Звучали бы горькой насмешкой. А насмехаться над рыцарем неба - было неблагоразумно. Даже теперь, когда воспеваемые честь и достоинство ордена были попраны.
- Простите за то, что замарал сабатоны. Некрасиво получилось. Переел картошки с тутошних огородов. А от сырой картошки, да с голодухи, да по лесу побегав...
