— Ну что, дети, — сказала добрая мама, когда они вошли, — давайте угощать бабушку конфетками.
И дети радостно ссыпали их в подставленную бабушкой вазочку.
Прошло пять минут. Семья уселась за стол. Близнецы гоняли по комнате.
— Дети! — сказала бабушка. — Вы знаете, а зачем мне конфетки, заберите их и съешьте сами.
И протянула вазочку детям. Близнецы радостно и старательно выгребли конфетки назад: Алёша — зелёные, а Лина красные.
…разложить по карманам не успели.
— Агаа! — ехидно-радостно сказала бабушка. — Так вот как вы бабушку любите! А я вас так проверяяяла! Я думала, заберёте вы их или нет. Воот, значит, как, забрали, ай, нехорошие… совсем не любите бабушку, и не стыдно?
Напомню: дети. Четырёх лет.
Алёша заплакал сразу. Лина стояла, уставившись в пол.
Семейство, в край зашуганное, от долгой жизни с маменькой рядом, молчало. Никто и не пикнул. Все знали, какой поток последует, стоит лишь кому-то вступиться за детей.
* * *
История про мандаринки.
Не менее прекрасная.
А вот её мне рассказала подружка. Они жили с мачехой: она и сестра. Ну и папа, конечно, тоже был, да, типичный подкаблучистый такой. Или не подкаблучистый… или уже подломанный…
Короче, в комнате в вазочке лежала мандаринка. Одна. Папа колупался на кухне, мачеха смотрела телевизор.
Ирка (сестра подружки) захотела эту мандаринку. Она подошла к вазочке и, обращаясь к мачехе, спросила:
— Будете мандаринку?
Нет, ну логично же. Если лежит всего дофига — бери и не спрашивай, но когда остаётся одна… ну вдруг кто-то на эту мандаринку планы имел? Скажем, досмотреть передачу и съесть мандаринку, ага.
Короче, элементарная вежливость подсказала спросить.
Мачеха мееедленно-мееедлено повернулась в её сторону, и… разродилась тирадой, из которой следовало, что зачем, мол, Ирка делает вид, будто её в чём-то обижают в этой семье, и вообще нефиг корчить из себя сиротку и прибедняться… и что неужели Ирке кто-то когда-то запрещал что-то есть?!
Тирада продолжалась минут десять. Иркин мозг торжественно вынесли в дверь и устроили ему пышные проводы.
Короче, хотелось уже чего угодно, кроме мандаринки.
Но мандаринку пришлось съесть. Чутьём Ирка почуяла: теперь уж положить мандаринку назад никак нельзя — обвинят ещё больше.
Прошло несколько дней.
За это время в вазочке, конечно, появилась гора новых мандаринок.
…которые со временем подошли к концу. Осталась одна.
Папа колупался в коридоре, мачеха гладила в комнате бельё.
Ирка, памятуя о том, как три дня назад ей вынесли мозг, подошла к вазочке и взяла мандаринку. Конечно же, молча. Ну а чего «корчить из себя сиротку» (с)?
