Признаться, в ту пору я, видимо, тоже брал под сомнение эту телеграмму, поэтому приказал вызвать Воронцова в Москву для личного доклада. Однако еще раз обсудил с адмиралом И. Исаковым положение на флотах и решил принять дополнительные меры предосторожности".
Балтийский, Северный и Черноморский флоты 19–20 июня были приведены в состояние готовности номер два. Воронцов прибыл в Москву 21 июня.
Кузнецов пишет в мемуарах: "В 20.00 пришел М. Воронцов, только что прибывший из Берлина. В тот вечер Михаил Александрович минут пятьдесят рассказывал мне о том, что делается в Германии. Повторил: нападения надо ждать с часу на час.
— Так что же все это означает? — спросил я его в упор.
— Это война! — ответил он без колебаний…»
Что здесь правда, а что вымысел? Историку И. Дамаскину я верю. Он давно и правдиво пишет о многих ключевых событиях в истории нашего Отечества, лично знал многих легендарных личностей, в том числе и бывшего военно-морского атташе Воронцова. Что касается Воронцова, то он действительно остался в нашей истории, который по своим собственным (одному ему известным) источникам получал независимую информацию о дате нападения Гитлера на СССР. Ранее традиционно считалось, что информаторами Воронцова были, скорее всего, старые немецкие офицеры ВМФ, не разделявших нацистских взглядов и тайно симпатизировавших России. Но доказательств этому никаких нет. Как настоящий разведчик Воронцов никаких мемуаров на сей счет не оставил. В архивах ГРУ, скорее всего, есть его отчеты об итогах работы военно-морским атташе в Германии, но, наверное, пройдет еще немало лет, когда они будут рассекречены.
Правдоподобно выглядит тот факт, что Анна Ревельская обратилась не к кому-нибудь иному, а именно к российскому военно-морскому атташе. Это значит, что она, во-первых, помнила о своей деятельности в разведке Балтийского флота и доверяла именно морякам. Это значит, что она по-прежнему беззаветно любила Россию, не зависимо от ее социально-политического строя. Можно предположить, что Анна к началу 40-х годов ХХ века сохранила контакты с германским флотом или была вхожа в какие-то государственные структуры Германии. Иначе, как она могла получить столь секретнейшую информацию! Учитывая высочайший профессионализм Анны, сомневаться в том, что она могла всего этого могла добиться не приходится.
Менее правдоподобно, на первый взгляд, выглядит сам факт прихода Анны в посольство к капитану 1 ранга М. Воронцову. Это был не слишком профессиональный ход, что не очень похоже на стиль работы такого высококлассного разведчика как Анна. Однако вспомним, что один раз в Стокгольме Анна уже действовала именно таким образом. Она так же пришла в посольство, точно также представилась капитану 1 ранга Сташевскому Анной Ревельской и передала информацию исключительной важности. Разумеется, нейтральный Стокгольм 1917 года и Берлин 1941 года — это абсолютно разные вещи, и то, что сошло Анне с рук двадцать четыре года назад, могло не сработать второй раз. Понимала ли она это? Разумеется, понимала! Но все же решилась! Отчаянный поступок Анны вполне объясним, принимая во внимание исключительную важность информации которой она обладала, и необходимость ее скорейшей передачи. Не имя никаких каналов связи, Анна просто не могла передать добытую информацию каким-нибудь иным способом. Для этого у нее не было ни возможности, ни времени. Разумеется, она прекрасно знала, что ей женщине с улицы не поверит никто, кроме… Кроме представителя военно-морской разведки СССР — правопреемницы старой военно-морской разведки Российской империи. Анна просчитала, что сотрудник разведывательного аппарата Наркомата ВМФ обязательно должен был если не знать, то хотя бы слышать о ее операции в Либаве в 1916 году, которая уже тогда стала классической. Это был ее единственный шанс, она им воспользовалась, и она вновь добилась ошеломляющего успеха! Вообще, судя по всему, действовать на «грани фола», рискуя во имя передачи ценной информации собственной головой — это и был стиль работы нашей отважной разведчицы.
