– Только за это?
– Только за это. Остальные ваши предательства ничего не значат в глазах моего повелителя. Ваши очистительные погромы. Ваша торговля запрещённой плотью. Армия генетически созданных отбросов, которую вы прячете в бункерах под Джерманскими степями. Возможность вашего восстания никогда не представляла угрозу Pax Imperialis. Ваши преступления отступничества – ничто. Вы умрёте за грех ваших машин-сбощиков, осушивших Последний океан.
– За кражу воды? – Она снова захотела рассмеяться, и ощущение было не из приятных. Смех накапливался в её крови и искал выход. – Всё это… потому что я украла воду?
– Я рад, что вы понимаете ситуацию, министр Зу. – Он снова склонил голову со странной любезностью и новым тихим урчанием механических мышц. – Прощайте.
– Подождите. Что с моим сыном? Что его ждёт?
– Он будет вооружён серебром, бронирован золотом и обременён весом величайшей надежды.
Зу сглотнула, опять почувствовав мурашки на коже:
– Он будет жить?
Золотая статуя кивнула:
– Если он силён.
В этот момент дрожь прошла. Страх улетучился, оставив только нескрываемый вызов где-то между облегчением и надеждой. Она закрыла глаза.
– Тогда он будет жить, – произнесла она.
Последовал удар, хрип и конвульсии, и она упала, задыхаясь в шуме. Потом давление, и тепло, и серость, серость, серость. И затем милосердное ничто.
Ничто, по крайней мере, для неё.
Существо, появившееся из слившихся криков первого убийства, прорывало себе путь из утробы варпа. Оно протискивалось сквозь рану во вселенной, нарушая реальность со всем упорством, ожидаемым от сущности, желающей родиться как можно быстрее. Как только оно оставило позади ласковые течения моря Душ, его плоть стала испаряться и дрожать. Реальность мгновенно начала пожирать его тело, вгрызаясь в зверя, который не должен был существовать.
Оно поднялось, простёрло конечности и чувства, и избавилось от скользкого влажного огня своего возникновения.
Оно проголодалось.
Оно охотилось.
Верное своей природе, оно охотилось в одиночестве в холоде этого лишённого солнца мира, игнорируя ревнивые, гневные и испуганные крики меньших сородичей. Оно не воспринимало сходство даже с теми монстрами, что разделяли его рождение, рассматривая их – в той мере, в которой оно вообще обладало интеллектом для формирования мыслей – как меньшие отражения своего господства. Их существование и слабости были ничем и даже меньше, чем ничем.
Если бы какой-нибудь имперский учёный сумел бы вскрыть череп демона и нашёл бы там мозг для ответов, то разум существа предстал бы напряжённым узлом чувственного восприятия. Животное могло бы охотиться на движение добычи или запах крови, но демон не ограничивал себя столь жалкими понятиями, как запах следа, зрение и звук. Он охотился не за грубыми механизмами тел добычи, а за самим светом её душ.
