Немец вел машину смело и уверенно, но темнота поглощала всё его внимание. Он несколько раз заводил разговор, в какой немецкой дивизии я состою, но мне всегда удавалось переменить тему.
Наконец мы вкатили в нашу деревню (до нее оказалось километров десять). Часовых не было, или они не обратили на нас внимания. Подъезжая к нашей освещенной палатке, я сильно волновался, чтобы немец в последнюю минуту не подвел, не сбежал бы. Но он и не подозревал подвоха. На шум нашей машины из палатки вышло несколько человек, в том числе наш сержант. Перешагнув через мирно спавшего Уольтера, я выскочил из кабинки.
— Что за чорт! — начал было сержант и замолк, увидев немца. Немец некоторое время смотрел на него в недоумении, я видел, как он несколько раз вопросительно моргнул, потом схватился было за кобуру, но сержант перехватил его правую руку и успокаивающе сказал:
— It's all right, boy, you'll be О. К.
Немца куда-то увели. Тогда сержант взглянул на меня. Он не знал, как себя вести, но на всякий случай, чтобы не подорвать своего авторитета перед подчиненными, накричал на меня.
Меня мучила совесть… Нет, не за то, что я опоздал, а за то, что неожиданно и как-то нечестно взял в плен немецкого мальчика. С другой стороны, я знал, что он, благодаря этому полону, спасся, будет цел и сыт и после войны вернется к своим родным. Уольтера вынесли из кабины, положили на землю, и он продолжал мирно спать. Я зашел в палатку, выпил крепкого кофе, и кто-то — кажется сержант или лейтенант — что-то у меня спрашивали, я что-то отвечал, а затем незаметно для себя заснул там же…
На утро томила страшная жажда. Выпив несколько кружек воды, я начал умываться, когда ко мне подошел сержант: — Тебя и Уольтера к девяти часам утра вызывает полковой командир. Побрейся и good luck to you.
B половине девятого подъехал джип с двумя полицейскими, которых в тылу звали «подснежниками» за их белые каски, и мы с Уольтером, дрожа и нервно зевая, тронулись в путь, столь отличный от вчерашнего.
Командир полка находился в десяти километрах от нашего местечка. Вход на ферму, где была штаб-квартира, охранялся тоже двумя здоровенными подснежниками, которые лениво жевали резину. Они равнодушно впустили нас без эскорта, и через минуту мы очутились лицом к лицу с командиром. Это был человек лет сорока двух-трех, с усталыми глазами, ладно сложенный, расположенный к полноте. Дверь за нами захлопнулась. Мы стояли ни живы ни мертвы, вытянувшись в струнку. В течение нескольких секунд командир ел нас глазами, не произнося ни слова. Затем, очень медленно, сев за стол, сказал: «Well».
