Долго и осторожно вела Эстер свой батискаф; рация по-прежнему не подавала признаков жизни. Вдруг туннель резко взмыл кверху, Эстер едва успела притормозить, чтобы не врезаться в ледяную стену. Крутой вираж, луч лазера – вперёд по курсу!.. Мгновение – и что-то неуловимо изменилось – батискаф стал неуправляемым, закачался как на волнах, свет прожекторов, обычно с трудом пробивающийся сквозь воду, вдруг вырвался из мутной пелены и переполнил пространство. Ей стало ясно, что батискаф вынырнул на поверхность воды. До этого она даже подумать не могла о такой возможности. Что ждёт её в этом враждебном, а в его враждебности она почему-то перестала сомневаться, надводном мире, если она сейчас же не осуществит погружение? И хотя Эстер была не из пугливого десятка, она тотчас принялась опускать батискаф под воду.
Но судьба в это же время распорядилась иначе: будто щелчок раздался в ткани мироздания, миг – и кромешная тьма окутала её и батискаф, мановением силы извне «Дональд» превратился в игрушечный шарик. Легко перевернулся, понёсся куда-то кверху, стукнулся обо что-то, плавно покачнулся и завертелся как волчок. Всё вокруг стремительно закружилось... Только это поняла Эстер, теряя сознание.
Сначала Грэм стал её лучшим другом.
Любая другая могла сказать про него: тупой верзила.
Любой такой Окин могла врезать за такие слова.
Она восхищалась не его физической силой, хотя в первую очередь его мощь привлекала внимание, притягивала и завораживала.
В нём было что-то настоящее. Он был как большой ребёнок, который однажды поверил в чистоту этого мира и не за что не хотел расставаться с этой верой. А ведь мир был грязен, отвратителен, и делали его таким люди, которые-то как раз и расстались с этой верой давным-давно.
Окин не помнила, когда, наконец, сняла rose-tinted glasses – розовые очки – так давно это было, наверное, ещё в начальной школе. Такие, как Грэм Питерс попадались не часто, но всегда пробуждали воспоминание о чистом, добром, справедливом мире, о сферическом мире в вакууме – образ, который сложился в детстве. В такие минуты она осознавала, что пока остаётся хотя бы один такой – настоящий – человек, не всё потеряно для этого мира.
Да, розовые очки были давно сняты, содраны с кровью, и безжалостно выкинуты на помойку. Что правда, то правда. Но кто сказал, что она смирится с тем, что этот мир можно терпеть только через розовые очки? Кто сказал, что она не будет бороться?
