Хуже всего было то, что людоед — кстати, человек вполне европейской наружности в совершенно неподходящем к ситуации пиджаке — находился сверху и был сильнее, и потому Кирсан, придавленный еще и его весом, не мог отпустить винтовку, которую с трудом удерживал в сантиметре от своей шеи. Все известные ему приемы, направленные на сбрасывание врага, перестали работать, словно противник не только умел им противодействовать, но еще и знал наперед, какой из них Кирсан попытается применить в следующий момент.
А затем положение стало совсем безнадежным, когда рядом возник еще один людоед и замахнулся палицей. Внезапно раздался выстрел, затем еще один. Оба врага свалились замертво, получив по пуле в голову.
— Вовремя, — выдохнул Кирсан, увидев позади себя Макса с кольтом сорок пятого калибра в одной руке и окровавленным мечом в другой.
Те несколько головорезов, добивавших огнеметчика, уже умерли, и можно было только догадываться, как немец умудрился перебить их всех.
— И ты еще о смирении говорил, — тяжело дыша, заметил Кирсан, — а на деле — волк в овечьей шкуре.
— Не буди лихо, пока оно тихо, — пожал плечами Макс, — так у вас говорится? Хотим унести ноги — надо спешить.
В это время от оцепенения очнулись узники. Крики 'выпустите меня' неслись со всех сторон. Ключи, где же ключи? Если у байкера — то он валяется среди кучи еще горящих тел и сам неотличим от них. Но если у американца… Кирсан бросился к трупу огнеметчика.
Ключи действительно были там.
— Прикрой меня, мы не можем их тут оставить! — крикнул он Максу и принялся отпирать двери, выпуская заключенных.
Так прошли минуты, может быть, три, а может, всего лишь полминуты — казалось, что ключи нарочно попадаются все время не те. Тем не менее, восьмерых удалось освободить, когда в помещение ворвалась целая толпа воющих человекообразных демонов.
Понимая, что всех спасти не удастся, Кирсан бросил связку ключей сквозь прутья решетки тому узнику, которого как раз пытался выпустить, и побежал прочь, на ходу передергивая затвор. Коровник, к счастью, оказался типично советской постройки, с двумя входами на торцах. Макс, прикрывая его, дважды выстрелил из пистолета, а затем оба они бросились наружу. У самой двери Кирсан остановился, обернулся, чтобы выстрелить — и остолбенел.
Узники, все те восемь человек, кого он успел выпустить, никуда не побежали. Они были там, у ящиков, вскрывали их, ломая ногти, доставали оттуда пакеты и бутылки и даже не ели, а буквально пожирали их содержимое с жадностью, которую не у всякого умирающего от голода увидишь. И бегущие к ним людоеды никого не испугали. Узников перебили в считанные секунды, но в память Кирсана прочно врезался пригвожденный к полу человек, из последних сил тянущий дрожащие пальцы к плитке шоколада.
