МАРСИАНЕ ВЫМЕРЛИ. ПЕСОЧНИЦЫ, ПРЕДОСТАВЛЕННЫЕ САМИМ СЕБЕ, ПОСТЕПЕННО ПЕРЕРОДИЛИСЬ. ОНИ ЗАМАНИВАЛИ ЖИВОТНЫХ И ПОЖИРАЛИ ИХ. СКОРО НА ПЛАНЕТЕ НЕ ОСТАЛОСЬ НИ ОДНОГО ЖИВОГО СУЩЕСТВА. ПЕСОЧНИЦЫ ПРИСПОСОБИЛИСЬ И НА ЭТОТ РАЗ ОНИ ВПАЛИ В СПЯЧКУ. А ПОТОМ ПРИШЛИ ЛЮДИ…
Паркер рассмеялся.
— Дорогой коллега, — сказал он, — я не ожидал, что в вас сохранилось столько ребячества. Допустим, вы правы. Допустим, нами создана модель другого мира. Но в чем ее ценность? Где гарантия, что мы встретимся именно с таким миром и сможем использовать наши выводы?
Он на минуту прилег среди песчаных дюн, ласково прильнул к их оплывшим склонам и, отдохнув, полетел дальше. Он кружил по планете днем, в негреющих лучах солнца, и ночью, при слабом свете двух лун. Он проносился над полюсами, вздымая снежную пыль, возвращался к экватору и печально завывал среди пустых домов, словно искал кого-то.
Он не знал, что ему никогда уже не придется играть густыми волосами молодых марсианок, шаловливо трогать края их широких нарядных одежд. Он был всего лишь ветер, и люди, пришедшие на планету, для него ничем не отличались от прежних ее обитателей, и ему казалось, что все идет как прежде.
А для людей он был слишком сух и колюч, они прятались от него в своих металлических домах, а если выходили на улицу, то надевали плотные комбинезоны и прикрывали лицо рукавом, чтобы песок не попадал в глаза. Марсиане никогда не делали этого. Они вдыхали его полной грудью, ловили раскинутыми руками и звонко смеялись, когда он гладил их лица. Люди были совсем другими, и иногда, когда ветер крепчал, они боялись его.
Но он был всего лишь ветер и не обижался на них. Для него ничего не изменилось в этом мире. Он кружил над полюсами, возвращался к экватору, лихо проносился по безлюдным улицам городов, и ему было все равно. Он даже не знал, как он одинок.
— Я говорю об общих принципах, — сказал Петровский.
— Какая разница!
— Разница есть. — сказал Петровский. — И некоторые из этих принципов для меня уже ясны. Главный из них — крайняя осторожность и уважение по отношению к чужим, пусть даже безжизненным на наш взгляд планетам. И еще: нужно попытаться представить себе, какая жизнь могла возникнуть в данных условиях, не обязательно белковая, не обязательно похожая на ту, которую мы знаем по Земле, скорее наоборот. Главное — как можно дальше оттолкнуться от привычных представлений.
Крупный песок хрустел под ногами, словно снег. Фогель закрыл глаза и представил, что идет по широкому снежному полю и жмурится от солнечного сияния, и сосны на краю поля качаются и расплываются радужными пятнами в слезящихся глазах, и пахнет морозом и снегом. Он вздохнул и открыл глаза. Они успели привыкнуть к темноте, и теперь он различал впереди покатые склоны дюн, едва заметные на фоне почти черного неба. Звезд не было. Такое случается на Марсе чрезвычайно редко — после больших песчаных бурь, когда тысячи тонн мельчайшей пыли несколько суток плавают в атмосфере и даже дни напоминают сумерки. Фогель оглянулся на брошенный вездеход, но его уже не было видно.
