К тому времени, как ураган стих, капсулу Карио отбросило далеко от ядра сферы битвы, ее оптические приборы раскололись, а двигатели сгорели. Хотя толстая обшивка выстояла под натиском самых мощных ударных волн, внутри узкого отсека уже мигали сигнальные руны, указывая на многочисленные сбои в системах капсулы.
– «Сюзерен», – вызвал воин по воксу, гадая цел ли его корабль.
Некоторое время ответом было только шипение. Затем, после еще нескольких попыток, связь с треском ожила.
– Мы определили вашу позицию, префектор, – раздался голос Харкиана.
Карио устало откинул голову на металлический нашейник внутренней клетки.
– Статус. Что с фрегатами?
– Один уничтожен. Другой поврежден.
Карио холодно улыбнулся. Он знал, точно знал, что воин в доспехе стального цвета вернулся на выживший корабль.
– Как называется?
– «Калджиан», повелитель.
– Из транспортов кто-нибудь уцелел?
– Никак нет. Три корабля взорвались. Число жертв все еще…
– «Калджиан». Сохраните это имя и передайте всем нашим прорицателям разыскать его след в эфире. Сообщите всем братствам, что их долг чести найти и уничтожить этот корабль. Вызовите апотекариев и передайте, пусть придумают новые пытки.
На другом конце возникла заминка.
– Будет сделано, господин.
– Я снова с ним встречусь! – громко закричал Карио, хотя больше не обращался к Харкиану. Влекомая силой инерции вращающаяся спасательная капсула мчалась вперед.
Он был невредим. Как и его клинок.
Хотя враг и был побежден, но остался жив. И это было недопустимо. Карио должен закончить все дела до того, как слухи о судьбе Легиона окажутся правдивыми.
Перед глазами появилось смутное рогатое видение из снов. Похотливое, уверенное и сильнее прежнего. И оно будет становиться только сильнее, используя каждую неудачу, чтобы обосновать необходимость возвышения.
Карио закрыл глаза. Он вошел в состояние боевой медитации, чтобы погасить свой гнев и вернуть холодный рассудок дуэлянта. Он мысленно повторил то, что сделал и где допустил ошибку, и твердо решил сделать выводы из нее, чтобы стать более проницательным, сдержанным и еще более совершенным.
Вращающаяся словно снаряд капсула летела все дальше, в охваченную войной пустоту.
– Я еще увижусь с ним, – произнес префектор, зная, что так и будет.
Ощущение.
Ощущение.
Возбуждение, волнение, отвращение, восторг, бесконечность ощущений.
Не было ни слов, ни образов, ни возможности объяснить эту всеобъемлемость. Для этого нужно было прожить ее, позволить жидкости течь по венам и наполнить их огнем, который был и болью, и удовольствием и забвением.
