Горький дым | страница 3
Максим еще раз скосил взгляд на Иванну, и у него вдруг екнуло сердце и захотелось на Крещатик: постоял бы около станции метро, подождал бы Олю, хотя ждать ее обычно не приходилось — у Оли был не женский характер, она почти никогда не опаздывала... Где теперь Оля? Для нее он — отрезанный ломоть...
А правду знают лишь несколько человек... Возможно, когда-нибудь он вернется в Киев — теперь для него это самая сокровенная мечта, — но ведь Оля, по-видимому, не дождется его. Максим помрачнел, и Иванна сразу же заметила перемену в его настроении. Все же у женщин иногда бывает воистину поразительная интуиция, а может быть, не интуиция, просто женщины наблюдательнее мужчин.
Вон Юрий как шагает твердо, с чувством собственного достоинства. Уверен, что сделал огромное дело для брата, почти что благодеяние. Это возвеличивало его в собственных глазах — в конце концов, дело не только в Максиме, есть высшие принципы, которыми руководствуется каждый порядочный человек, в чем в чем, а в порядочности Сенишин себе не отказывал.
А Иванна искоса встревоженно поглядывала на Рутковского: неужели что-то не так, неужели она допустила какую-нибудь бестактность, от которой у Максима опустились уголки губ и глаза стали печальными?
Рутковский заметил встревоженность Иванны, провел по лицу рукой, как бы отгоняя воспоминания, он не имел на них сейчас права. Понимая это, решил еще в Киеве не возвращаться к воспоминаниям о прошлом, однако обещания остаются обещаниями, а что стоит человек без прошлого, без воспоминаний, без сердечной боли? Ну вот, казалось бы, сердечная боль утихла, но отзвуки ее притаились где-то в глубине. Максим еще раз провел рукой по лицу и посмотрел на Иванну ясно и открыто.
Они вышли из аэропорта на площадь. Максим остался с Иванной, а Юрий пошел к автомобилю. Вся площадь была заполнена машинами, они беспрерывным потоком мчались мимо. Рутковский смотрел на этот поток и не заметил, как подъехал огромный белый «мерседес» и из него вышел Юрий. Он положил в багажник чемодан Максима, за руль села Иванна: автомобиль взревел и понесся вперед.
Максим откинулся на спинку сиденья, Юрий молча протянул ему сигарету, они закурили, и, немного погодя, Сенишин сказал:
— Ну вот, теперь все позади... По крайней мере, большинство твоих тревог.
Рутковский едва заметно пошевелился на сиденье: он-то хорошо знал, что тревоги только начинаются. Положил брату на колено руку и ответил просто:
— Все устроил ты, Юрий. Не знаю, как и благодарить...