Тело бросило в дрожь. Глаза расширились от удивления, и я прикрыла рот рукой, сдавливая рвущийся наружу крик. Теплота, плескавшаяся в глазах, исчезла, и ее место занял вечный холод. Знакомые глаза окинули меня безразличным взглядом.
— Но… — залепетала я, не в силах отвести глаз от искаженного жесткостью лица Глена. — Ты ведь говорил, что еще не сдал экзамен…
Губы изогнулись в насмешливой ухмылке, присущей Гюнтеру, но никак не Глену. Не этому милому, доброму морту, что столько раз защищал меня, что обнимал меня на берегу океана, сдерживая мою истерику. Не тому, кто вытаскивал пулю из моего плеча, успокаивая после смерти Курта. Не тому, кто взял на себя груз ответственности за меня перед Сенатом. Это не могло быть правдой.
— Ты еще не поняла?
Словно в замедленной съемке его лицо приблизилось к моему, и меня обдало жаром. А после где-то под ребрами распустился цветок боли. Меня изнутри разрывали когти, кромсали внутренности, а я не могла и звука выдавить. Из уголка губ потекла струйка крови, смешиваясь со слюной. Ногти стерлись о древесную кору. Боль. Невыносимая, всеобъятная. Она рождалась где-то внутри меня, цвела в каждой клеточке, в каждом атоме. Изматывала меня, сбивала с ног, уничтожала, но оставляла в сознании. Чтобы я чувствовала каждое мгновение, каждый оттенок, каждый застрявший в горле крик.
Измученная, окровавленная, едва живая я лежала среди мха и тяжело дышала. Глаза закатились. Вокруг, словно в танце, плясали темные фигуры. Они поджигали меня, разрывали на части, глодали мои кости, и смеялись. Заливисто, безумно, победно. Тени наслаждались добычей, слабой и сломленной.
Глен склонился над моим телом, всматриваясь в заплывшее лицо. Коснулся кровавых дорожек, рисуя узор на коже, а после слизал мою кровь с пальцев. Его смех отбивался от стен черепной коробки, сводя меня с ума. И тихий шепот, что взорвал мое сознание и разнес ошметками по телу.
— Ты и была моим экзаменом…
Я чихнула и сморщила нос, пытаясь улечься на жестких влажных камнях как можно удобнее, чтобы сохранить тепло. Плащ с меня грубо стянули, вталкивая в крошечную камеру в подземелье под Зданием Правосудия, и промокший свитер не грел. Глаза привыкли к темноте, но разглядеть что-либо удавалось с огромным трудом. Где-то вдали по длинному коридору горел факел, прикрепленный к стене, но его свет едва доходил до меня. Равномерный стук капель, падающих с потолка, нарушал тишину, и я пыталась сосредоточиться на нем, чтобы не думать о боли, терзающей мое тело.
