Моя первая любовь | страница 33
— Над чем слезы-то проливала?
Я рассказываю, помогая жестами, бессильная выразить словом чувство, нарисовать речью живые картины: ювелирное копошение муравьиной общины, счастливые лица ребят, толстого Бобу с ущербным разумом и ангельским сердцем, двух девочек муравьиного роста в глазах недоброй женщины и Олега… в чьей жизни не будет меня. Я еще не догадываюсь, что кроме той всеобъемлющей любви, которой мы щедро делились сегодня с миром, и той сокровенной, впервые познанной, которая принадлежит только мне, существует множество других ее ликов и множество личин, выдающих себя за нее.
Опять хочется плакать. Суровая рука нежно гладит мою бедовую голову.
— Ничего-о… Хорошее запомнится — станет опорой. Повезло вам махонькое диво увидеть, злому-то человеку не дано.
— Почему?
— Ну, почему… Бывает, ребенок нарочно топчет муравьев, и нет рядом с ним никого, кто унял бы. Самому-то невдомек, что он не их убивает, а радость в себе. Раз убил, два убил, дальше пошел… Злой человек вещь больше жалеет, чем живое, и радость его поддельная — вся от неживых вещей.
— У нас уже не поддельная?
— У вас — настоящая. С таким-то счастьем в душе ты теперь даже злого человека можешь пожалеть, Аречка. Пожалеть — и простить.
…Едва я добралась до раскладушки, прозрачные воды сна унесли меня далеко-далеко… День махонького дива не повторится, но столько еще событий произойдет, столько взлетов на гребень волны и падений — не сосчитать. Я Аречка-речка, я теку ручейком к большой реке…
Непонятно, когда отбурлило беспокойное мое течение; тихо движусь к другому берегу. Он мне знаком — тот берег, где на фоне серо-седых бревен старого дома светится нимб над прабабушкиной головой. Я неизбежно туда попаду и снова увижу мраморные от крахмала занавески, круг стола молочной белизны, сундук с изразцами и огонек в лампадке над прабабушкиной кроватью. Бабдуся при мне приготовит вкуснейшие конфеты с начинкой, похожей на халву из кедровых орешков — я ведь так и не удосужилась спросить рецепт… Потом мы возьмемся за руки и войдем в золотое небо реки. Сверкающей параллелью побегут мимо нас бесконечные волны, а мы с бабдусей будем стоять долго обнявшись — стоять и смотреть, как плывет по алой заре муравьиный ковчег.
Роман Сенчин
Роман Сенчин в детстве, как и все мальчишки, зачитывался приключенческими романами Стивенсона, Верна, Скотта, пока не познакомился с неоклассической прозой Распутина, это потрясение предопределило повествовательную манеру, с которой Роман через много лет стал лауреатом главных литературных премий России. Счастье, считает Роман, — это воспоминания, от которых становится тепло на душе.