— Не надо меня подбрасывать, — упрямился Изя, — до Дзержинки, тьфу, Лубянки — на метро, а оттуда — пешком.
«По Изиным местам», — подумал, но не сказал он. И пошел, зашагал по Москве. Средним пехотным шагом. Mostrotter[8].
Насупившаяся Лубянка с пресловутым желтым домом. Вместо Дзержинского, полагает Израиль, поставят памятник Егору Гайдару, спасителю нации, отцу изобилия. Скверный мокрый сквер. На дорожку присесть.
Площадь Ногина. Памятник героям Плевны. Здесь был сад камней. Собирались худреды разных издательств и давали друг другу работу. В своей редакции не разрешалось больше раза в год получить коммерческий заказ. А «Садом камней» памятник назвали из-за фамилий: Зильберштейн, Гольдштейн, просто Штейн и примкнувший к ним Камянов. На идише «штейн» — камень. Встреча обычно заканчивалась в ближайшей шашлычной «Мтацминда».
Изина дорожная карта привела его в страну Маросейку. На Маросейке моросило. В Израиле такой дождик называется «тиф-туф». Любимая кепка, купленная в Англии, начала мокнуть.
Когда-то здесь были храмы бога Комсомола. Изя даже целый месяц обедал в их столовой. Консультант одного из диафильмов, борзый инструктор ЦК ВЛКСМ, подарил Изе пропуск в их коммунизм. В те чахлые годы обеды эти поражали качеством, разнообразием и дешевизной. Икра, сервелат, праздрой, клубника. Номенклатурная пища. Наглая упитанная элита наслаждалась своей исключительностью.
Где-то рядом был так называемый «Русский чай», где можно было откушать неизвестное «мясо в горшочках». Теперь это китайская чайная. «China». Название уместное и, как сейчас говорят, «релевантное». При чем тут «реле»?
Дальше располагалась шашлычная с подвалом и трудной жилистой говядиной. Теперь здесь фитнесс-центр «Армстронг». Мокрые прохожие, капюшоны до глаз, хмуро оглядывают бегущих на электродорожках менеджеров среднего звена. Ярко освещенные, за стеклянной стеной, они кажутся небожителями.
Неожиданный прилавок с фруктами. Продавец, румяное лицо восточной национальности плюнуло на яблоко и вытерло рукавом. Чтобы блестело.
Веселый Старосадский переулок. Солидная кирха, цветные витражи, могучий орган. Глаз отдыхает на лютеранском шпиле. Здесь была студия «Диафильм». Мало кто вспомнит суетливую перегороженную Воронью слободку, бурлившую в этой церкви. Здесь он работал, праздновал, свистел, терпел и кувыркался. Расцвет застоя, по-нынешнему — стабильность. Союз ржавел и брежневел.
«Диафильм» закончился вместе с Советским Союзом. Остались воспоминания. Что прошло, то стало мило. Он кружил вокруг кирхи, как бабочка вокруг лампы. В страшные тридцатые большевики этот храм изнасиловали с особым цинизмом: шпиль с крестом срубили, часы на башне унесли для какого-то наркомата, шехтелевские фонари исчезли во мраке проходного двора.
