Абсолютная встроенность в каркас государства и паралич этнической самоорганизации приковали русский народ к госаппарату, сделав инвалидом-колясочником: вроде и руки есть, и ноги, и голова на месте, но все расслаблено, ничего не работает от долгого безделья, уже просто страшно встать, даже попытки приподняться вызывают испуг. Размер государства подается властями как величайшее достижение и безусловный повод для гордости. Пусть тяжелое и косое, но большое, а другого-то нет. И кругом враги. Сами-то мы с ними не говорили, за нас всю жизнь говорит Москва, на то она и Москва – говорит, значит, знает. Наличие большого государства мгновенно примиряет русского с любым беззаконием и несправедливостью, унижением и подавлением. Ориентируясь на родную Москву, он быстро находит в вопиющих фактах признаки государственной силы и начинает ею гордиться – вот какая у меня крутая и мощная коляска, а зафиксирован я в ней для безопасности, чтобы не дай бог не вывалился. Едет самобеглая коляска сама, да все быстрее и у тела ничего не спрашивает. Если вдруг явится святой Йорген и велит народу-колясочнику «Встань и иди!» – ничего не выйдет. Не сможет наш инвалид. Сначала нужно ту бешеную коляску остановить, а как это сделать на такой-то скорости? Летит птица-тройка, только флаги развеваются. А кругом канавы, овраги да столбы. Того и гляди – катастрофа, и придется нашего инвалида вырезать из мятого железа по кускам, да был бы жив.
Сознание русских притянуто к Москве задолго до появления России. Она не в клозетах, она в головах, эта московия головного мозга: «выразители русских интересов могут быть только в Москве». Русские в этой логике намертво привязаны к Москве, разотождествление смерти подобно. Кто не под Москвою, тот под США или другими внешними центрами силы, а стало быть враг и национал-предатель. Русскую провинцию московит воспринимает как задворки, подсобки, огороды и иные хозяйственные службы Москвы: Астрахань – сарайчик на бахче и рыболовная база, Кубань – поле подсолнухов и бассейн, ХМАО – буровая вышка, Ярославль – палатка шиномонтажа и т. д. Схема проста и знакома: русские – народ казенный, прикреплен к земле. Стало быть, в краях и областях РФ барыня ему – Москва. К республикам отношение другое – это особые дома со своими хозяевами – «титульными нациями». И тамошние русские прикреплены уже не к Москве, а к Уфе, Грозному и Ташкенту, и те вольны ими распорядиться. Они и распорядились, каждый по-своему. Многие изгнали русских, и Москва смолчала – это же их русские. Грозный и Ташкент сопроводили изгнание русских эксцессами, и тут Москва бы смолчала, как в случае с Ташкентом, оставшемся в ее орбите, но чеченцы захотели уйти из-под Москвы, а это уже нестерпимо. В логике московитов уход из-под Москвы означает примыкание к враждебному центру силы и значит – война. Кадыровы признали формальную власть Москвы, и война закончилась, им отдали Чечню в лен, а чеченцам, как компенсацию, Россию в охотничьи угодья. Кто смел, тот и съел, ничего, чай Москва не обеднеет. Главное – статус центра силы сохранить. В той же логике и «Русская весна»: уходящая из-под Москвы Украина поплатилась землями с прикрепленным населением, Крым-то наш, а вот Новороссию разменяют на вассалитет Украины в любой день. Для того и держат.
