Я держал меч, прижатый к поясу, и оставлял ладонь на рукоятке до тех пор, пока Итомэ не допустит ошибку, и не откроется для удара.
Взглянул на его руки, по которым он уже получил пару раз, замахиваясь на меня. Наверняка там будут синяки. Прошло уже восемь лет, как мы тренировались, и я до сих пор выдерживал режим, установленный в самом начале. Остальных по развитию я обходил ровно на два года, и теперь настало время пожинать плоды своих трудов.
Итомэ замахнулся, потеряв терпение, и снова открылся. Я позволил ему ударить, но при этом шагнул в сторону, одновременно ударив его клинком по ребрам. Он взвизгнул, и выронил меч, схватившись за торс. Раньше мне казалось, что как только настанет момент отмщения, то чувство наслаждения не оставит меня ни на минуту, но это оказалось не так.
У меня была возможность долго пинать Итомэ, вытягивать из него силы ниточка за ниточкой, и издеваться над ним, но я всё же решил закончить поединок быстро. Сделал подсечку, Итомэ упал на спину, грохнувшись на деревянный пол и удар выбил из его лёгких воздух. Я приставил острие к горлу поверженного врага.
Он смотрел на меня, нахмурившись, что заставило меня усмехнуться. Гордый Итомэ был, гордый. Даже не смотря на очевидный проигрыш не хотел сдавать позиции, не хотел менять отношение ко мне с ненависти на уважение. Впрочем, за восемь лет тренировок я кое-что понял, и мне стало всё равно, уважают меня или нет. Я был сильнее, чем они, этого достаточно.
Собачка лает — караван идет.
Я протянул Итомэ руку, хотел помочь встать, но он отмахнулся. Меня забавляло то, что он усердно продолжал свою игру в классовую ненависть, подначивая на неё остальных. У меня в ходе жизни несколько раз менялось мнение о людях, но в одном уверенность была всегда — становясь старше, человек становится мудрее. Это относилось, наверное, ко всем, кроме Итомэ, но то, что он ни за что не хотел отказываться от занятой восемь лет назад позиции, даже немного восхищало меня.
Группировка издевавшихся надо мной людей стала резко терять своих последователей. Когда у меня стало получаться побеждать в спаррингах и драках, из всей школы меня осмеливались гнобить только два-три человека, которые были самыми смелыми. Они до сих пор пытались меня травить, но только пытались, сначала отделываясь синяками, а потом лишь оплеухами. Их упорство меня восторгало, но защищаться от них немного надоело, потому я воспринимал их, как очередную тренировку.
