Она быстро завершила вызов.
— Прости, — извинилась она снова. — Некоторые материалы по работе пришли и…
Я пожал плечами.
— Не волнуйся насчёт этого. У меня скоро встреча с приходом, — это была ложь. Единственная встреча, которая произойдёт, — встреча моей руки с членом. Но, наверное, об этом не стоило ей рассказывать. (Я сделал заметку попросить прощения за эту ложь, а также за то, что собираюсь сделать).
— Ох, надеюсь, скоро увидимся.
Она улыбнулась мне, закинув сумку на плечо.
— И я. До свидания, Отец.
Я не мог дождаться, когда Поппи выйдет из церкви. Как только убедился, что она за её пределами, я сразу заперся в своём офисе и в то же время возился со своим ремнём, быстро добравшись до стула за своим столом.
Не было времени думать о чувстве вины, молитвах или о чём-то таком. Я даже не стянул полностью брюки, просто достал свой член и принялся жёстко дрочить.
Я пытался представить кого-то — кого-то другого — не женщину, после которой буду вымаливать у Бога прощение. Но мои мысли возвращались к ней, представляя её в том клубе: как она бы танцевала только для меня, мастурбировала только для меня, а я бы в это время сидел и наслаждался этим шоу.
Иисус, помоги мне.
Такое ощущение, что всё здание давило на меня, а я дрочил, желая засовывать свой член в Поппи Дэнфорс — в её рот, киску, задницу, всё равно куда — затем представил, как каждая капля изливается на её бледную кожу.
Моя рука замерла, дыхание замедлилось, и обрушилась реальность. Я всё ещё здесь, с членов в руке, сперма залила мой литургический календарь, а со стены Святой Августин с упрёком смотрит на меня.
Дерьмо.
Дерьмо.
Застегнув свои брюки, сорвал первый лист календаря и отбросил его куда подальше, бумага приземлилась, создавая при этом громкий звук, и чёрт, какого я это сделал?
Я сидел на стуле, смотря на Святого Августина.
— Не притворяйся, что не знаешь, что это такое, — пробубнил я. Уперев локтями в стол, спрятал своё лицо в ладонях, надавив на глаза.
Поппи Дэнфорс не собирается куда-либо уходить. Она теперь живёт здесь. И вернётся снова, и я не сомневаюсь, что мы только слегка поцарапали её «плотские» признания. И я должен слушать её не как подросток с разыгравшимися гормонами. Я бы даже мог проявить сочувствие, если бы не мысли о несовершенных зубах в её рте.
За моими веками уже танцевали звёзды, но я не убирал руки. Мне не хотелось смотреть в лицо Святому Августину или прямо сейчас быть священником. Я не хочу снова срывать листы календаря и выбрасывать их в мусорную корзину.