Я кинул в него подушку:
— Ты хочешь мне помочь в этом?
Шон с лёгкостью уклонился от неё.
— Назначь время, сладкий. Я бы мог тебе подогнать немножко масла или смазки, будет не так болезненно это делать.
Я зарычал:
— Идите к чёрту.
— Тайлер! — крикнул отец. — Не говори такого своим братьям, — он всё так же пялился в свой телефон.
— Что толку от всех этих одиноких ночей, если ты не можешь никого трахнуть? — говорит Эйден, беря в руки пульт.
— Знаешь, Тинкер Белл, я должен найти способ, чтобы взять тебя с собой в клуб. Ведь в этом же нет ничего плохого, если ты просто посмотришь, но не будешь что-либо заказывать, правильно?
— Шон, я не пойду в стрип-клуб с тобой. Не имеет значения, насколько это будет весело.
— Ладно. Думаю, ты и плакат твоего Августина сможете вместе провести одинокую ночь пятницы. Снова.
Я кинул в него ещё одну подушку.
Мои занятые братья уехали около десяти в свои супермодные дома, а Райан всё ещё продолжал клянчить машину. Отец задремал в кресле, в то время как я растянулся на диване, смотря Джимми Фэллона и думая о том, что в следующем месяце в школе было бы неплохо показать мультики для детей-первогодок, когда услышал шум на кухне.
Я нахмурился. Мои Бизнес-Братья (прим.: в оригинале The Business Brothers) и я (включая Райана) перемыли всю посуду после ужина, чтобы этого не пришлось делать маме. Но когда я вошёл туда, чтобы спросить, не нужна ли ей помощь, то увидел, как она трёт свирепыми кругами нержавеющую сталь раковины, словно у неё было помутнение.
— Мам?
Она резко повернулась, и я с уверенностью мог сказать, что моя мама плачет. Она улыбнулась мне, а затем перекрыла воду, попутно вытирая слезы.
— Прости, милый. Просто прибиралась.
Это из-за Лиззи. Я знал. Такое происходило каждый раз, когда всё семейство Белл собиралось вместе. В такие моменты я замечал, как задерживался её взгляд на фото сестры, затем она просто уходила на кухню и зарывалась в гору грязной посуды.
Смерть Лиззи чуть не убила меня. Но это убило маму. Каждый день после она старалась показывать нам свою весёлую сторону, шутя и улыбаясь, но все мы прекрасно понимали, что часть её души умерла вместе с дочерью, которая наложила на себя руки, а затем эта история стала ещё более публичной.
Иногда я чувствую себя так, словно выбрал не тот путь. Но кто знает это лучше, если не я?
Притянув маму в свои объятия, я обхватил её лицо своими руками.
— Она теперь с Богом, — пробубнил я, наполовину священник, наполовину сын, так как эти две части одного целого теперь живут во мне. — Господь присмотрит за ней, обещаю.