- Подумаешь! - сказал Тикачев. - Я вызову. Вы подойдите к дому и подождите.
Мы подошли к дому и хмуро стояли, поджидая Лешку. Не знаю, что он там соврал и какой придумал предлог, но только вышел он очень скоро и за ним шла Марья Трофимовна. Лицо у нее было взволнованное. Мы стояли чуть в стороне от дома, так что из окон нас не было видно.
- Вот, - сказал Лешка, указывая на Марью Трофимовну, - вы объясняйте сами.
Мы молчали.
- Фу, глупость какая! - сказал наконец Мисаилов. - Вот что, Марья Трофимовна. Тут кое-какая еда… - Он замолчал.
Марья Трофимовна внимательно смотрела на нас. Мы все стояли, опустив глаза в землю. Она усмехнулась и пожала плечами.
- Что ж, я возьму, - сказала она резко. Взяла оба мешка и потащила их к дому.
Мы повернулись и зашагали прочь, испытывая глубочайшее отвращение к самим себе.
- Да, - сказал Харбов, - история, скажу я вам… Вот она, частная благотворительность! Будь она трижды проклята!
- А ты бы еще месяц думал там у себя в укоме! - резко обрушился на него Силкин. - Ты бы еще месяц мусолил, как помочь, бюрократ чертов!
- Ладно, ребята, не ссорьтесь, - сказал Мисаилов хмуро.
Лешка плюнул в сердцах, но смолчал.
Мы пришли домой. Непереносимо противно было у нас на душе. Силкин взял гитару и стал задумчиво перебирать струны. Удивительное дело, ни разу в жизни ему не удалась ни одна мелодия, но с течением времени он научился каким-то своим нелепым способом выражать через треньканье свои чувства. Это была, конечно, не музыка, а бормотание, но бормотание по-своему выразительное. Вот и сейчас струны звучали, кажется, вразброд, не в такт, без какой бы то ни было последовательности, но всякому слушателю было ясно, что у Силы нехорошо на душе.
И тут с грохотом распахнулась наружная дверь. Быстрые шаги раздались в коридоре. Дверь комнаты приоткрылась, и вошел дядя.
«Ой, скандал будет!» - подумал я с ужасом. Но, посмотрев на дядю, успокоился. Он даже как будто улыбался, и глаза у него были как будто веселые.
- Здравствуйте, - произнес он и поклонился.
Мы ответили:
- Здравствуйте.
- Садитесь, - сказал Вася.
- Садиться мне незачем, - сказал дядя спокойным, даже слишком спокойным голосом. - Я и стоя скажу.
Какой-то шум доносился из коридора. Топот и шорох, будто что-то тащили. Мы не обратили на это внимания. Мы ждали, что скажет дядя.
- Значит, - сказал дядя ужасно спокойно, - набрали кусков и принесли. Кушайте, мол, на здоровье и нас поминайте. Спасибо тебе, племянник! - Он низко поклонился мне. - И вам спасибо, господа вы мои хорошие.
