- Ну что, архивные крысы? Нашли новую летопись?
- Закрой дверь, - сказал недовольно Андрей Аполлинариевич. - Дует. И садись. Летопись не летопись, а кое-что интересное есть.
Он стал рассказывать о счетных монастырских книгах второй половины семнадцатого столетия. Вошедший сел на стул, закинул ногу на ногу, а руки положил на набалдашник палки. Он слушал, кивая головой.
- Любопытно! - сказал он. - Я бы на твоем месте аннотировал рукопись и послал сообщение в Публичную библиотеку. Они могут заинтересоваться. - Потом он вдруг прищурил глаза и, вглядываясь в меня и Сашку, спросил: - У меня двоится в глазах или тебе дали штатную единицу?
- Ни то, ни другое, - сказал Андрей Аполлинариевич. - Это Коля Николаев. Он работает пока сверх штата. Если будет работать так же усердно, как сейчас, то скоро окажется в штате.
Вошедший кивнул головой:
- Все лучше, чем ничего.
- Что у тебя нового, Юрий Александрович? - спросил наш старик.
Юрий Александрович вздохнул.
- Старость знает только печальные новости, - сказал он. - Вот остаюсь бобылем. Дочь покидает меня. Случай довольно трафаретный, но обидный, когда он касается тебя самого.
- Когда свадьба? - спросил наш старик.
- Это не я решаю, - вздохнул Юрий Александрович. - Это, очевидно, решит общее собрание «Коммуны холостяков».
Саша вспыхнул и проговорил, сердясь и стесняясь:
- Ничего общее собрание решать не будет! Люди любят друг друга - значит, они могут сами свободно решать свою судьбу.
- Правильно, Саша, - спокойно сказал Олин отец. (Я уже, конечно, понял, что это он.) - Ты не обижайся, я пошутил. Кстати говоря, если б я даже и хотел стеснить их свободу, вряд ли мне бы это удалось. - Он повернулся к Андрею Аполлинариевичу: - Я ведь, собственно, по делу. Вчера секретарь укома опять со мной разговаривал насчет публичных лекций. Извини уж, но за тобой я записал лекцию «Монастырские хозяйства Пудожского уезда». Ты сможешь об этом кое-что рассказать. Где-нибудь в середине июня твой черед…
- А ты что взял? - спросил Андрей Аполлинариевич.
- Средние века. Трубадуры, труверы и миннезингеры. Не знаю, заинтересует ли это пудожскую общественность, но ей придется мириться с моими вкусами… Ну, до свиданья, уважаемые архивариусы!
Все время, пока Юрий Александрович Каменский, отец Ольги, беседовал с нами, я сидел, делая вид, что пишу, стараясь, чтобы он не видел моего лица. Он мог узнать меня. Это было бы ужасно. Мой позор, о котором я не решился никому рассказать, который заставлял меня и сейчас краснеть, был известен этому человеку. Именно у него я спрашивал, как пройти к Катайкову.
